Стартап

— Прости, дружище, что усомнился в твоих энциклопедических познаниях.

— Без проблем. Ты хочешь найти женщину со схожими образом мыслей и стремлениями?

— Не просто стремления — равного, а, может быть, и бóльшего интеллекта, кругозора, образования… Я не хочу разжёвывать ей, кто такой Ферма, его теорему и то, где ставить ударение в его фамилии. Ну, это я так, образно. У нас должна быть одна идея, одна цель! Пусть не красавица — хоть сериалы смотреть не будет.

— Ну и запросы у тебя. — Лазар зачесал в идеально стриженой голове.

— Позвольте мне! — влез в дискуссию Зиновьев. — Поверьте моему скромному опыту, господин Горелик, женщины в России красивы и внешне, и внутренне. Я уверен, что Вы не долго будете одиноким.

— Поживём — увидим. — ответил Питер. — Впрочем, меня спросили о теме раздумий, а всё скатилось к сватовству. Я хотел поговорить о проекте и снова начать задавать вопросы.

Водитель в очередной раз хмыкнул.

— Иваныч! Что опять не так? — почти закричал Евгений.

— Всё нормально, как положено: в лесу — о бабах, с бабами — о лесе.

— Как это понять? — вскинул брови Лазар.

— А как хошь, так и понимай. Поговорка это. Народная. Правда жизни. А о работе ещё наговоритесь, Пётр Борисович. Да так, что тошнить от неё будет. — водитель притормозил перед еле заметным поворотом с основной дороги. — А вот и она, работа ваша.

— Простите, а мы знакомы?

— И да, и нет — я вёз Вас с Ленинградского до гостиницы. Будь у Вас побольше времени и здоровья, — водитель традиционно хмыкнул, — я охотно покатал бы Вас по Москве. В столице всё ещё есть, что посмотреть.

Перед машиной бесшумно открывались закамуфлированные ворота, приглашая в короткий бетонный тупик. Автомобиль заехал внутрь. Ворота сзади закрылись. Горелик очумело вертел головой. Десять секунд в бетонном мешке ничего не происходило, затем глухая с виду стена начала также беззвучно раздвигаться. В лобовое стекло ударили лучи солнечного света. Питер шумно выдохнул — АЭС была видна как на ладони.

«Патриот» подкатил к парковке, затянутой тем же искусным камуфляжем. Впрочем, как заметил Горелик, сеткой было затянуто всё, кроме нешироких автодорог: ангары, пешеходные дорожки, подходы к капитальным строениям и даже курилка. Пассажиры вышли из машины.

Питер во все глаза смотрел по сторонам.

— Господа! — заговорил Зиновьев. — Пожалуйста, постарайтесь не выходить на открытое пространство. В случае необходимости вызывайте машину. Никто не должен выходить из-под навесов.

— Это приказ? — прищурившись, спросил Лазар.

— Это инструкция. И необходимость.

— Всё секретно? — с улыбкой произнёс Горелик. — Тогда и машина должна быть без номеров. Мы уже засветились.

Все посмотрели на автомобиль. На бампере блестел белорусский номерной знак. Водитель, будто слыша разговор, повертел пальцем в воздухе и нажал какую-то кнопку под панелью. Цветные гражданские номера со щелчком исчезли, а на их месте возникли чёрно-белые армейские. Российские.

12

— Давайте задержимся в курилке, — почти с мольбой в голосе произнёс Зиновьев, — начальство не одобряет вредные привычки. Вам-то можно беспрепятственно выходить на перекур, а если я пойду с вами — получится, что шпионю и подслушиваю. Да, и здесь, господин Горелик, без лишних ушей можете задавать свои неудобные вопросы.

— «Пётр Борисович», пожалуйста. Во-первых, так меня не звали лет двадцать. Во-вторых, мне очень нравится, когда величают по имени-отчеству. Снова нравится. — сказал Горелик и как- будто выпрямился, расправив плечи.

— А я согласен на «господина Лазара» или просто «Сэма»! — хохотнул Лазар. — Пиотр Борисовитч, давайте свои вопросы.

— Не юродствуй, Сэмми! — ответил Горелик. — Для тебя я навсегда «Питер», «Пит», «Питти», и все остальные имена, которыми ты меня кличешь. Первый вопрос к Вам, Евгений: разве курилка — не идеальное место подслушивания? Вроде бы, баня, курилка и застолье — главные «поляны» для сбора информации? По крайней мере, в Союзе было именно так.

— У меня недостаточно полномочий такое сообщать, — Зиновьев достал сигарету из пачки, — но все, присутствующие на этой территории — в высшей степени доверия. Подозревать и прослушивать людей, допущенных к проекту, нет нужды.

(— Так я вам и поверил! — подумал Горелик. — За тридцать лет вы ни капли не изменились.)

— Ну, допустим, — уже вслух произнёс он, — здесь можно говорить всё. Слушают — не слушают, это меня волнует меньше всего. Я переживаю за судьбу всего проекта!

— Разве есть поводы?

— Конечно! Вы разве не знаете, что творит эта ваша Бульба с усами? Его и так обложили, а он ещё сажает иностранный самолёт из-за двух ренегатов! Из-за него нам перекроют все каналы, и финансовые в том числе. Ты, Сэмми, первый задрожишь! Ваш Батька сбрендил! Что он о себе возомнил?

Лазар со спокойной лёгкой улыбкой слушал тираду, попутно протирая дымчатые очки в извечной золотой оправе, но первым заговорил Зиновьев.

— Всё не совсем так, Пётр Борисович. Самолёт сажали не из-за противников Батьки.

— Тогда зачем?

— Из-за меня. — Сэм нацепил очки. — Я на нём летел.

Горелик выпучил глаза.