Стартует мужество

Инструктор спрашивает так въедливо, будто у меня и в самом деле должен в полете остановиться и почему-то не запуститься двигатель, вспыхнуть пожар и произойти еще куча неприятностей. Сплошные неприятности от взлета до посадки.

Наконец проверка закончена.

 — Теперь — в добрый час, запускайте двигатель. Подаю одну за другой установленные команды:

 — Питание!

 — Есть, питание, — отвечает техник.

 — Снять заглушки!

Техник забегает вперед и показывает жестом, что заглушки сняты.

 — Смотреть запал!

 — Нажимаю на кнопку автомата запуска, загорелась сигнальная лампочка «пусковое давление».

 — Есть пламя, — слышу последний ответ техника.

Нарастает ровный шум, двигатель выходит на обороты. Инструктор, навалившись на борт кабины, неотступно следит за каждым моим движением. Все в порядке. Закрываю фонарь кабины. Мой учитель, еще раз бросив взгляд через плексиглас фонаря на приборы, сошел с трапа. Сигнал «Убрать колодки», и самолет, послушный сектору газа, с мощным гулом покатился по укатанной рулежной дорожке на старт.

Плавно даю газ. Самолет быстро набирает скорость и, оторвавшись от взлетной полосы, переходит в набор высоты. Бегло оглядываю приборы, бросается в глаза непривычный, бешеный рост скорости. Прибираю обороты, успеваю заметить, что высота первого разворота на триста метров больше заданной. Первый и второй разворот выполняю одним полувиражом.

Устанавливаю высоту круга.

 — Пятнадцатый, — слышу в наушниках, — как работает матчасть?

Отвечаю восторженно:

 — Отлично!

Выполняю первый круг над аэродромом без посадки. Впечатление от полета такое, что и сравнить не с чем. Крыльев не видно, они сзади кабины, нет воздушного винта, будто лечу в снаряде или ракете.

Выполнен второй круг.

Теперь все внимание расчету на посадку. Проверяю скорость. Самолет помимо моей воли, покачиваясь с крыла на крыло, планирует.

 — Так держать, — слышу команду руководителя полетов. Под самолетом, совсем близко, мелькают крыши домов небольшой деревни.

 — Так держать, — звучит знакомый голос, подтверждающий точность захода.

Убираю газ, сохраняя высоту пятнадцать — двадцать сантиметров над серым фоном бетонки. Легкое касание колес о землю, и машина несется по ровной посадочной полосе, постепенно замедляя бег.

 — Разрешаю рулить по полосе, — передает руководитель полетов.

Подруливаю к старту, около командного пункта вижу друзей: пришли посмотреть вылет. Ни у кого, наверное, не развито так чувство товарищества, как у летчиков. Его ощущаешь и в воздухе, и на земле. Оно поддерживает в тяжелые минуты, но и взыскательно требует совершенного мастерства.

Стараюсь не ударить в грязь лицом, контролирую каждое свое действие, каждое движение. Летчики говорят: «Как взлетишь, так и сядешь, а как подготовишься, так и взлетишь». Получив разрешение на взлет, даю газ, мельком бросаю взгляд на товарищей: каждый впился глазами в машину. Выполняю один за другим четыре полета и заруливаю на стоянку, где с нетерпением ждет меня техник.

Мет человека счастливее авиационного техника, встречающего свой самолет из очередного полета. Он готов его обнять, как любимое дитя, смотрит на него, как на живое, разумное существо. Да и как ему не любить свою машину, ведь это его трудом и стараниями она поднимается в воздух. Отправляя летчика в полет, этот скромный человек переживает за него больше всех, потому что именно ему, технику, тот вверил собственную жизнь. Ни расписок, ни актов, лишь короткий скупой рапорт: «Самолет к полету готов», за которым истинное доверие одного человека другому.

Закрываю стоп-кран, отстегиваю плечевые ремни и, согретый горячим воздухом обогрева, выбираюсь из кабины.

 — Разрешите узнать, как работала матчасть, какие будут замечания? — спрашивает техник.

 — Отличный самолет, замечаний нет.

Техник не может скрыть радостной улыбки.

От стартового командного пункта к самолету идут инструктор Семиков и товарищи, наблюдавшие за полетом.

 — Поздравляю, — первым протянул свою широкую руку Покрышкин. И я не могу сдержать улыбку. Приняв поздравления, обращаюсь к инструктору:

 — Разрешите получить замечания.

Инструктор не давал провозных полетов, не мог их дать: тогда еще не было двухместных учебных самолетов. Семиков младше меня по званию, но я все равно спрашиваю, нет ли у него замечаний. Таков порядок.

Замечаний у инструктора нет.

 — Вот так и летайте, — говорит он.

 — А теперь, по старой традиции, надо отдать долг Бахусу, — напоминает Немировский.

 — Только для обозначения традиции, — говорит Покрышев.

 — Пошли, — приглашаю я, свертывая на тропинку, ведущую к деревне.

 — Идем, как на работу, — шутит веселый Покрышев. — Буфетчик, наверное, свой «борт-журнал» ведет.

 — Точно… в том буфете побывали все, кто вылетал на этом аэродроме, — подтверждает Семиков. — Так уж повелось.

В маленьком помещении сельского буфета посетителей не было. Даже сам буфетчик, веселый старичок, вынырнул из-под занавески, отделяющей жилую половину, лишь после нашего появления.

 — Что прикажете, товарищи летчики? — спросил он гостеприимно.

 — По маленькой, — заказываю я.