Старухи

«Мила уговаривала Ирину не ходить в полицию. А фельдшер угрожать Ирине стал, что она не в своё дело лезет. Ирина попросила меня заступиться. Я сразу, было, хотел, по горячим-то следам, но она запретила. Сказала, мол, с матерью Милки поговорит, что та — бабка уважаемая, вся деревня прислушивается и за советом к ней ходит. Вроде бы и рассудили всё. Сказала, что дома поговорит, а если уж и это не поможет, тогда мы с ребятами подойдём к фельдшеру. Я в баре охранником работаю, нас таких наберётся прилично бравых молодцев, чтобы и пугануть конкретно, и поинтереснее что сделать, налетели бы, отметелили бы, забыл бы как барышням угрожать. Вот поехала Ирина сюда, чтобы с вами, стало быть, поговорить, а Милка, видать, про то узнала. Понимаете? Видать, сильно дочка испугалась, что Ирина Вам всё расскажет. Словом, уехала Ирина, я ждать остался, что напишет. Она молчит, ну, думаю, значит, решилось всё, раз не пишет. С отпуска вернётся, снова на работу поедет, так и свидимся. Сам не лезу тоже, неудобно, мы недавно знакомы только стали. Да и кому я, безъязыкий, нужен. Так на так, а Ирины уж больше месяца ни слуху, ни духу. Отпуск вроде как прошёл, а она носу не кажет. Так я сорвался в вашу деревню приехал. К Ирине постучался — тихо. Нет её. Сам в голове держу, что, может, дело-то не тихо. Стал из лесу следить. Узнал, что нет уже Иринушки. Только ведь и за мной кто-то следил. Надо было сразу в милицию ехать. А я сам решил это дело покрутить. Кто-то в том лесу меня и оглоушил. А сейчас вот я всё вспомнил. Это Мила с фельдшером Ирину убили!!!»

Рыжий устало опустился на соседний табурет и отдал альбом Матрёне. Даром, что большой этот рыжий детина, а сил в нём как в ребёнке, то есть нет их совсем. Зря только доктор на него эти порошки тратит. Чем больше пьёт их рыжий, тем слабее становится.

— Чего ж они тебя-то не убили? — устало вздохнула Матрёна.

Постоялец так же устало пожал плечами и знаками потребовал альбом.

«Думаю, они не хотели Ирину убивать. Так получилось.»

Матрёна кивнула, прочитав сообщение.

— Так ты видел, как убили-то?

Рыжий отрицательно замотал головой.

— Ну? А чего говоришь-то тогда? Вот чего тебе просто наркоманом-то не быть? Теперь Милку мою в милицию сдашь? — спросила она, не глядя в глаза рыжему.

Рыжий кивнул.

Даже не видя его, старуха поняла ответ, почуяла.

— После всего добра, что тебе сделали? Ведь мы тебя от смерти спасли… Вишь, не знала я, что на погибель мою спасу тебя. Кабы знать… Я ж ведь думала, ты наркоман простой, которые к Милке за конфетами ходят. Их тут лес полон. Думала, грехи за дочку отмолю, она губит — я спасу…

Рыжий молчал.

— Ты хоть про себя-то вспомнил? Кто тебя из лесу вывел-то?

Рыжий застрочил:

«Нет. Не очень. Помню, что в лесу было. Милу-то я так на вид знал. Видал её, когда она в бар с Ириной заходила. И тут вижу, она на поляне зачем-то стоит, я к ней и подошёл. И она меня узнала, как завопит: «Мент!», тут уж я дальше ничего не помню, удар и пустота… Кто бил, чем, не знаю, проснулся посреди леса. Плутал, потом к деревне вышел, потом вот вы…»

— Ладно, только дай мне с дочерью попрощаться, ты ведь должник мой теперь, только благодаря мне да Димасику жив…

Рыжий снова кивнул.

— До завтра, до вечера время дай, — даже не попросила, а приказала Матрёна. — Сам к Олюшке иди. До завтрева молчи. Дай срок!

Рыжий ушёл. Матрёна сама до Олюшки провожала да толковать о чём-то с ней взялась. Долго стояли. Что говорили, никто не слышал. Да и кому оно надо, старушечья эта болтовня.

Матрёна домой вернулась, подошла к сараю, не открывая дверей, гаркнула:

— Милка! В дом иди!

Вскоре появилась дочь её.

Зашли в дом и двери заперли. Никогда такого на деревне и не бывало, чтобы люди двери запирали. Всяк на доверии живёт, откуда ж подлости ждать, все свои ведь. А тут был секрет, видать, сильный и большой, что бабы все двери-то замкнули.

Как вошли, так Матрёна дочери опять простынь эту в рыло кинула. Зло так. Милка — ничего, утёрлась, прибрала, скрутила и себе на колени положила. Понятно дело — виновата.

— Убирать за собой надо, — грозно зашипела Матрёна. — Говори, кто Иринку убил?

— Ваня… — тихо промямлила Милка.

— Фелшер твой, Ваня, мыша убить не смог бы, не сочиняй — то врёшь ты зря.

Милка подняла мокрое от слёз лицо.

— Значит, не убивал?

Матрёна аж плюнула в неё с досады. Вот ведь не знает ничего, а врёт с три короба.

— Говори, видела, кто убил?

Милка замотала головой.

Матрёна постояла, походила по кухне, а потом опустилась устало на табуретку.