Старые друзья

Голос диктора: «Район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение транспорта прекратить. Населению укрыться!»

Разрыв снаряда.

В комнату вбегает полуодетая  С и м а.

С и м а. Что это — обстрел? Бомбежка?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Спи, девочка. Это гроза!

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Та же комната. В о л о д я  Д о р о х и н — перед зеркалом. Он переодевается в парадный военный китель, убирает свои вещи, разбросанные по стульям. Стук в дверь.

В о л о д я. Одну минуту. Входите.

Входит  Ш у р а  З а й ц е в. Он обрадован и вместе с тем несколько растерян — и от неожиданной встречи и оттого, что Володя здесь расположился как дома.

Ш у р а. Володя!

Они долго жмут руки друг другу, хотят поцеловаться и не решаются, а потом все же целуются.

Я думал, ты скажешь: «Пошел вон!» Отвоевал наконец?

В о л о д я. Отвоевал!

Ш у р а. И навоевал?!

В о л о д я. Можно посмотреть и на правую и на левую стороны. А ты, брат, тоже орел!

Ш у р а. Обожди, не мни…

В о л о д я. Деликатный стал.

Ш у р а. Дай цветы прилажу.

В о л о д я. Всё как четыре года назад. Только теперь тебе потруднее прилаживать. Давай помогу.

Ш у р а. Управлюсь!

В о л о д я. Что я вижу? Наконец-то ты понял, что незабудки — пошлость.

Ш у р а. Просто нигде нет незабудок.

В о л о д я. Не держат. Нет спроса.

Ш у р а. Наоборот — расхватали.

В о л о д я. А ты все такой же — за словом в карман не полезешь.

Ш у р а. Безрукому-то неловко по карманам лазить.

Пауза.

В о л о д я. Мать померла?

Ш у р а. В сорок втором. Я в госпитале лежал. А твои все еще в Сарапуле?

В о л о д я. В Сарапуле. У родственников. Там хорошо. (Пауза.) А мы с тобой все такие же друзья?

Ш у р а. Теперь мы уже старые друзья.

В о л о д я. Нет, не такие же. Письма твои стали приходить все реже и реже.

Ш у р а. Есть такой закон: сколько пошлешь, столько и получишь.

В о л о д я. Наша жизнь — походная: не до писем. Да и неинтересно ее описывать.

Ш у р а. Описывать не хотел — рассказывать придется. Начинай с конца — с Берлина.

В о л о д я. Я и сам-то, Шурка, этот Берлин только по рассказам знаю.

Ш у р а. Не повезло тебе!

В о л о д я. Сидим, понимаешь, черт знает где, чуть ли не за тысячу километров от линии фронта, и мосты строим… Так и не видал я Германии. На финише мне не повезло. А так воевали — подходяще… Рассказывай, хвастайся, как живешь…

Ш у р а. В самый раз.

В о л о д я. Вот в педагогический ты зря пошел. Бабское занятие.

Ш у р а. Еще посмотрим.

Пауза.

В о л о д я. Чудно: четыре года не виделись… Я думал — встретимся, суток для разговоров мало будет…

Ш у р а. Ничего, разговоримся. Это от неожиданности.

В о л о д я. А здорово я нагрянул?! Не женился?

Ш у р а. Ищу невесту.

В о л о д я. Чудак, надо было торопиться.

Ш у р а. Это я не сообразил.

В о л о д я. Ребят видишь?

Ш у р а. Вижу, но редко.

В о л о д я. Антона?

Ш у р а. Тоже редко. Их перевели совсем недавно. И за городом — приезжает поздно. Она еще не приехала?

В о л о д я. Нет. Это ты для отвода глаз. Мы, фронтовики, народ прямой. Мы считаем, что нас обманывать нельзя.

Ш у р а. Володя! Я тебя уважаю, и воевал ты — знаю — хорошо. Но мне все время надо оправдываться…

В о л о д я. Ты прости и не обижайся! Ты и не имеешь права обижаться. А ты что, не воевал? Огрубел я, Шурка, отвык от таких разговоров.

Ш у р а. Были же и товарищи.

В о л о д я. Были. Столько лет нельзя без товарищей. Вообще были не только огонь и земля, было много и хорошего. И романы были, черт побери! Вернее, не романы, а новеллы. Тебе могу сказать — были. Только я тебя прошу — Антону ни гугу. Бабы этого не понимают и не прощают. Я, например, не ревнивый. А женщину скорее встретишь лысую, чем не ревнивую. Было всякое… Знаешь, Шура, жизнь тяжелая, солдатская. Радостей — никаких. Сегодня — здесь, завтра — там, а может, на том свете, да еще выпьешь с тоски и думаешь: пропади все пропадом… Да ты не думай, что все это под пьяную руку… Там тоже есть хорошие. Тут одна чудачка привязалась — просто жалко было расставаться. Ну да все это забыто! Антон для меня главный человек в жизни. Я ей исповедуюсь. Попозже, конечно. И ты для меня главный друг. И мы с тобой будем разговаривать нормально — просто я одичал. А ты мужчина интеллигентный, должен это понять. А понять — значит простить, как сказал кто-то, а кто именно, про то знает Сенька Горин. (Пауза.) А ты — неужели не влюблялся ни разу за это время? Скрываешь…

Ш у р а. Видишь, Володя… Когда полюбишь, так трудно влюбляться.