Старый английский барон

— В чем же меня обвиняют? — спросил Эдмунд.

— Не возьму в толк, — отозвался Уильям. — Они держат это в большом секрете: хотя и утверждают, будто речь идет о чем-то очень важном, они ничего мне не говорят. Однако отец велел им, чтобы они высказали свои обвинения тебе в лицо, дабы ты во всеуслышание ответил на них. Я искал тебя больше часа, торопясь сообщить о произошедшем, чтобы ты смог подготовиться к защите.

— Господь воздаст вам, сэр, — сказал Эдмунд, — за вашу доброту ко мне! Вижу, они решили сделать все, чтобы уничтожить меня. Мне придется покинуть замок, но, что бы ни случилось со мною, знайте: вам никогда не придется краснеть за те доброту и благосклонность, которые вы оказывали своему Эдмунду.

— Я знаю это и не сомневаюсь в тебе, — произнес Уильям, — на этом месте клянусь тебе, как Ионафан Давиду, и призываю Небо в свидетели, что моя дружба с тобой будет верной и нерушимой{42}.

— Но лишь до тех пор, пока я буду достоин столь высокой милости, — прервал его Эдмунд.

— Мне известны твои честь и благородство, — продолжал Уильям. — И моя вера в твои достоинства столь велика, что я убежден: Небеса назначили тебе необыкновенный жребий; полагаю, что некое непредвиденное важное событие не замедлит высоко вознести тебя и помочь достичь положения, для которого ты словно бы создан. Так обещай же мне, как бы ни повернулась твоя судьба, сохранить ко мне то же расположение, что я питаю к тебе.

Эдмунд был настолько растроган, что не нашел сил для связного ответа.

— О мой друг! Мой господин! Клянусь! Обещаю! Обещаю от всего сердца!

Он упал на колени, молитвенно сложил руки и возвел глаза к небу. Уильям преклонил колени рядом с ним, и они призвали Всевышнего в свидетели своей дружбы, умоляя благословить ее. Поднявшись, они обнялись, и слезы братской любви оросили их щеки.

Когда они вновь обрели дар речи, Эдмунд стал заклинать друга не навлекать на себя неудовольствия близких заступничеством за него.

— Я покоряюсь воле Небес и смиренно ожидаю Их приговора. Если мне суждено покинуть замок, я найду, как сообщить вам о моей дальнейшей судьбе.

— Надеюсь, — сказал Уильям, — все как-нибудь устроится. Повремени с решением, пусть обстоятельства подскажут, как нам поступить.

Так, ведя беседу, юные друзья достигли замка. Барон торжественно, с достоинством, подобающим судье, восседал в большой зале в кресле, находившемся на возвышении; перед ним стоял отец Освальд, пришедший защищать себя и Эдмунда. Старший сын и родственники барона собрались со своими доверенными слугами вокруг его кресла. Немного поодаль старый слуга Джозеф, подавшись вперед, с напряженным вниманием вслушивался в каждое слово. Мистер Уильям приблизился к креслу.

— Милорд, я нашел Эдмунда и привел его сюда, чтобы он мог оправдаться.

— Ты поступил правильно, — сказал барон. — Эдмунд, подойди ближе; тебе вменяют в вину дерзость, ибо я не могу назвать подобный проступок преступлением; я решил рассудить тебя с твоими обвинителями, а посему выслушаю тебя так же, как выслушал их, ибо ни один человек не должен быть признан виновным, пока ему не дали возможности оправдаться.

— Милорд, — ответил Эдмунд сколь смиренно, столь и отважно, — я требую суда и, если меня уличат в каком бы то ни было преступлении против моего благодетеля, пусть меня накажут со всей возможной строгостью. Но если, как я уповаю, все обвинения окажутся ложными, ваша справедливость не позволяет мне сомневаться, что вы воздадите по заслугам и мне и другим. Случись же так, что клевета моих недоброжелателей (которые давно искали моей погибели, но лишь теперь выступили против меня открыто) одержит верх и их уловки убедят вашу милость в моей виновности, я молча подчинюсь вашему приговору и буду искать защиты у иного суда.

— Вы видите его дерзкую самонадеянность! — воскликнул мистер Уэнлок. — Он заранее уверен, что наш господин будет неправ, если осудит его, и тогда этот смиренник собирается искать защиты у другого суда! У какого же это? Пусть его заставят объясниться!

— Я сделаю это немедля, — отозвался Эдмунд, — и без принуждения, ибо намеревался лишь воззвать к Небесам, которым лучше, чем кому-либо, известно, что я невиновен.