Старый колодец. Книга воспоминаний

 Завтраки бывали двух родов. Если предстояла какая‑нибудь всесоюзная или, пусть, всероссийская конференция или иное эстетическое, культурологическое или общегуманитарное соитие, то меня, как и всех, ждал знаменитый «Кагановский Завтрак»; приезжий народ набивался в большую профессорскую квартиру, стол с напитками и закусью развертывался в просторном кабинете — и там, за столом, происходила крупномасштабная интеллектуально — пиршественная разминка. Я знал, что Мика любил эти славные завтраки его имени. Я знал также, что за свободой застольного веселья у него была припрятана готовность к очередному выступлению, где некая новая идея должна была задать тон всему обсуждению. Он никогда не являлся на такого рода ученые собрания с пустыми руками, никогда.

 Если мой приезд не был связан с глобальным событием, а был либо приватным, либо деловым в сугубо питерских масштабах, завтрак ждал, согласно обычаю, на кухне, по — простому, с обменом рассказами о семейных событиях, делах, занятиях, а иногда — с обсуждением, прямо сходу, профессиональных проблем. Где‑нибудь в середине Мика не выдерживал, срывался с места и сбегал вниз, в почтовый ящик, за газетами. Он не мог начать день, не просмотрев прессу. Я уже говорил о том, что он надеялся там найти. Впрочем, начать день — выражение неточное, я прекрасно знал, что день давно был начат. К нашему общему завтраку уже много чего было сделано. Он подымался часов в шесть утра, а может и раньше; никого не тревожа, варил себе крепкий кофе и садился за стол.

 Трудно представить себе этот стол без него. Большой, солидный, просторный ученый стол стоял под прямым углом к полкам, где хранилась подручная литература. На столе были разбросаны книги, рукописи, бумаги — в порядке, понятном, как всегда, одному владельцу. Площади стола все равно не хватало, рядом с креслом, справа, стоял низкий квадратный столик, на котором громоздились нужные книги, книги, только что присланные в дар, на отзыв, чужие рукописи. Напротив главного стола из окна открывался безнадежный питерско — урбанистический вид: близко придвинутая чужая стена с редкими окнами обывательских квартир… Окно моего маленького кабинета в Таллинне выходило на открытую поляну, ближайший жилой дом был через дорогу, по другую сторону шоссе, огромный кусок западного неба с играми закатных лучей на облаках бывал в моем распоряжении. Возможно, этим отчасти объясняется моя низкая продуктивность: Мику не отвлекало никакое зрелище, воображать, что происходит за окнами соседских коммуналок, ему было неинтересно, и он думал и писал, пока я глазел на розовые или багровые облака…

 Нет, работать он мог где угодно — в поезде, в самолете, в загородной комнатушке, которую они с Юлей снимали для бегства из города, и даже под открытым небом, на колене, сидя за столом, в кресле, на табуретке или лежа на диване. Вид из окна не имел значения. А этот угол между столом и ближайшими полками был эпицентром напряженной интеллектуальной деятельности. Облака тут не при чем. Дело было не просто в быстрой и напряженной работе ума. За этим стояло нечто большее, глубинное — мощный экзистенциальный импульс, который отвечал за редкую по напряжению интенсивность проживания жизни.

 Я не знаю, сколько тут было от сознательного приказа самому себе, а сколько — от природы. Знаю только, что ему было присуще обостренное чувство уходящего времени и нежелание, неспособность отпускать его пустым. Менее всего это походило на ученую мономанию, и никогда я, да и никто, не видел его суетящимся. Интенсивность проживания означала для него полноту и многообразие. Возможно, поэтому, в частности, он смело бросался испытать неиспытанное, желая преломить сопротивление материала: написать книгу о самом темном из искусств, музыке, попробовать себя в художественной критике, предстать историком культуры в одной книге или представить особый срез истории искусства — в другой. Лекции — десятки разных лекционных курсов, несчетное множество отдельных лекций, многие десятки (а может быть — за сотню?) аспирантов, конференции и симпозиумы, на которых он всегда умел быть солистом и предложить новую идею, отзывы, рецензии на диссертации, оппонирование, полемика — и это все как бы орнаментика, маргиналии, поскольку главное — книги и статьи, многие сотни серьезных изданий и публикаций, а к тому же еще — организация, подготовка, редактирование коллективных трудов…