Старый корабль

Он отвернул край одежды, оторвал привязанную к поясу кожаную петлю и снял тёмно-красную деревянную печать. Высоко поднял её над правым плечом, крепко сжав двумя руками, и с благоговейным выражением на лице воскликнул:

— Покинув мои руки, она в них больше не вернётся, так что смотрите, дорогие земляки!

Он сделал полшага назад, руки тоже отвёл назад, размахнулся и резко бросил перед собой. Печать мелькнула в воздухе.

Чжао Додо издал отчаянный вопль, но получил суровую зуботычину от Чжао Бина.

Многие шарахнулись от печати там, где она упала на землю. В тот же миг другие рванулись поднимать её. Схвативший печать высоко поднял её над головой, другие встали на его защиту, и все вместе они удалились. Чжао Додо хотел послать своих людей в погоню, но Четвёртый Барин криком остановил его.

Во дворе усадьбы семьи Суй уже несколько месяцев или стоял страшный галдёж, или повисала полная тишина. Организации бунтовщиков приходили шуметь постоянно, их требования повторялись, все протыкали землю стальными щупами. Семья Суй раньше славилась, и ни одна уважающая себя организация не могла обойти этот двор. Братьев и сестру выстраивали в шеренгу, и вожаки выговаривали им, тыкая в них указательным пальцем. Особенно им нравилось тыкать Ханьчжан и, косясь на неё, приговаривать: «Ух, крошка!» Один раз Суй Баопу отвёл этот палец от сестры и тут же получил удар кулаком в лицо. Из носа потекла кровь, замочив несколько слоёв одежды. Ударивший ещё не успел отдёрнуть кулак, а к нему, словно маленький леопард, метнулся Суй Цзяньсу и яростно вцепился зубами в руку. К нему подскочили двое, стали бить по голове, по рёбрам, пинать ногами, но он хватки не отпускал. Укушенный вопил во всю мочь и в конце концов свалился на землю. Цзяньсу упал вместе с ним. Кто-то наступил ему на голову и разжал зубы стальной арматурой.

Братьев увели, этим же вечером раздели догола, подвесили и принялись хлестать по всему телу ивовыми прутьями. Два дня и две ночи они кричали от боли, а потом и кричать не осталось сил. На третий день племянников выкупил за две бутылки водки Суй Бучжао и притащил домой. Оба уже не могли шевельнуться. Под покровом ночи Суй Бучжао привёл Го Юня, и тот намазал тела братьев каким-то кремом с запахом ржавчины.

Пока мятежники рыскали в поисках печати, во дворе усадьбы Суй установилось затишье. Члены семьи передвигались крадучись, говорили шёпотом, иногда даже объяснялись жестами. В полный голос осмеливался говорить лишь приходивший Суй Бучжао. Баопу и Цзяньсу никак понять не могли, где только дядюшка выпивку достаёт, разило от него, как из бочки. Позже довольный Суй Бучжао раскрыл секрет: водку своим способом тайно гнала урождённая Ван. Водка получалась крепкая, только чуть отдавала уксусом.

Как-то он зашёл купить сластей и нечаянно обнаружил синий кувшин расписного фарфора, открыл затычку, и во все стороны пошёл винный аромат. Но урождённая Ван не призналась, сказала, что это маринад. Тогда Суй Бучжао сказал, что она молодеет день ото дня, урождённая Ван захихикала и, приняв его ухаживания, таки подтвердила, что это вино. Но испробовать не дала. Суй Бучжао весь исходил от переживания и время от времени останавливался, чтобы постучать пальцем по её тонкой грязной шее, но в тот день вина так и не выпил. Позже он выяснил, что она состоит в группировке «Революционное главное командование», сразу постарался записаться туда, а потом снова отправился к ней. Завидев его, урождённая Ван расхохоталась: «Пей, сколько влезет, обжора старый». — Суй Бучжао и накачался изрядно. Сам не заметил, как заснул, а проснувшись, увидел, что дверь заперта снаружи на замок, внутри никого нет, руки связаны на пупке, так что и не пошевельнуться. В тот день он смирно ждал, пока урождённая Ван вернётся, и они стали пить уже вдвоём, опохмеляясь, чего уже давно не случалось… Он довольно долго курсировал между урождённой Ван и усадьбой семьи Суй. С одной стороны было кровное родство, с другой — притягательная сила вина. Потом братьев и сестру Суй арестовали ещё раз, но Ханьчжан вскоре была освобождена одним влиятельным лицом, и братья тоже благополучно вернулись домой. Ситуация в это время развивалась всё более стремительно, в провинциальном центре был создан ревком, и в Пекин было отправлено приветственное письмо, начинавшееся «Самый, самый, самый, самый любимый и глубокоуважаемый великий вождь…» Ревкомы потом создали и в других провинциях, и из слов «самый» в начале приветственного письма уже образовывалась целая цепочка. Суй Бучжао по-прежнему захаживал к урождённой Ван. Однажды он взял рюмку и собирался выпить, но Ван выхватила её у него и прикрикнула: «А ты сделал то, что „прежде всего“?» И стала учить Суй Бучжао, как надо встать с красным цитатником в руках, пожелать долголетия великому вождю и вечного здоровья его близким боевым соратникам.

— И это называется «прежде всего»? — спросил Суй Бучжао. Ван кивнула:

— Теперь перед проведением собрания, принятием пищи, всегда нужно делать «прежде всего»!