Старый корабль

Ханьчжан водила пальцем по словам «зловещие пророчества», будто размышляя. Но Баопу почти не обратил внимания на выражение её лица, потому что смотрел уже на следующий абзац. Он взял у Ханьчжан книжку, продолжая смотреть на этот отрывок.

«Так возник феодальный социализм: наполовину похоронная песнь — наполовину пасквиль, наполовину отголосок прошлого — наполовину угроза будущего, подчас поражающий буржуазию в самое сердце своим горьким, остроумным, язвительным приговором, но всегда производящий комическое впечатление полной неспособностью понять ход современной истории».

Положив книжку, Баопу поднял голову и долго сидел без движения. Потом встал, прошёлся, достал из кармана сигарету и положил обратно. Снова сел лицом к Ханьчжан, глядя ей в глаза.

— Брат, — проговорила Ханьчжан и взяла его за большую руку.

— Ты сейчас ничего из этого не поймёшь, сестрёнка, — отозвался Баопу. — Но ты видела, какую радость доставляет эта книжка мне, ведь так? — Ханьчжан кивнула. — Ханьчжан! — продолжал Баопу, глядя в черноту ночи за окном. — Ты ведь знаешь, что жители городка передали производство лапши семье Суй? Я и рад этому, и боюсь, потому что не знаю, как нужно действовать, столько дел нужно переделать. Народу Валичжэня не вынести новых бедствий, а бедствия так и следуют за ними. Они возлагали надежды на компанию по производству лапши, но Чжао Додо очень хотелось, чтобы компания кормила его одного. Я день за днём проверяю счета, потому что боюсь сделать что-то не так. Лишь теперь мне стало понятно: для отца постоянно проверять счета и возвращать долги было средством самокритики. В семье Суй поколение за поколением мучительно искало выход. Мы с Цзяньсу сурово критиковали себя, но какова доля верной критики, сколько неверной? Не было ли ошибочного понимания? В том-то и трудность, что этого мы ещё не понимаем. Если бы сейчас кто-то встал и чётко и ясно разложил нам всё по полочкам, я ни секунды не сомневался бы, что это или неразумный ребёнок, или обманщик. Иногда мне кажется, что если я буду честным и искренним, мне нечего бояться, я смогу найти выход вместе с народом. — Тут глаза у него засверкали, и он, взяв сестру за руку, встал: — Главное — быть вместе с людьми, Ханьчжан. Самой большой ошибкой семьи Суй в течение многих лет было не быть вместе с народом. Мы тихо жили себе по своим пристройкам — я их теперь ненавижу, эти пристройки, они мне противны! Почему все мы — ты, я, Цзяньсу, да и дядюшка — живём по пристройкам? Потому что у нас сгорела главная усадьба. Вот мы с тех пор и жили отдельно, и пальцем о палец не ударили, чтобы построить новый дом, вчетвером, вместе, а, сестрёнка!..

Ханьчжан не сводила заблестевших глаз с брата и долго ничего не говорила. Потом крепко взялась за его большие руки.

* * *

Старый чудак Ши Дисинь наконец понял, что дела у него плохи. Но перед тем, как проститься с Валичжэнем, он совершил поступок, который всколыхнул весь городок. Как и обнаружение подземной реки, этот поступок следует занести в историю. Почти все жители знали, что живут в городке, где нет «полномочий власти», то есть печати, которая в смутную ночь более десятка лет назад попала в руки таинственной чёрной тени. И вот теперь Ши Дисинь вернул эту утраченную печать, старую, грубоватую и грязную. Это разрешило десятилетнюю загадку.

Зачем Ши Дисинь унёс её? Из страха, что прольётся кровь в борьбе за неё различных группировок? От жадности или он дорожил ею, как символом власти? Что заставило его рисковать жизнью ради неё? И почему после окончания смуты он не вернул её? Ответов на эти вопросы мы уже не узнаем никогда.

Ши Дисинь лежал на кровати без сознания, доживая последние минуты жизни, а на улицах только о нём и говорили. «Совсем плох старый чудак! — переглядывались старики. — Хорошо ещё, что большую власть городка не забрал с собой!» — «Теперь-то у нас власть имеется!»… Суй Бучжао придавал этому делу особое значение, он даже явился к руководителю горкома, попросил взглянуть на печать, долго смотрел на неё, а потом погрузился в раздумья. Он вспомнил о свинцовом цилиндре и вдруг подумал, что старый чудак наверняка имеет отношение к его таинственному исчезновению. И с силой хлопнул себя по голове: и как же он в своё время не додумался до этого? Он вскочил и с криком помчался к дому Ши Дисиня.

— Ты ведь этот свинцовый цилиндр с собой забрать не сможешь, старина! — закричал он, ворвавшись в комнату, где лежал с закрытыми глазами старый чудак.

Ши Дисинь чуть дышал, рядом стояла сиделка, женщина средних лет. Суй Бучжао стал просить её выйти, сказав, что ему нужно обсудить очень важный вопрос.

— Он ничего не слышит, — тихо возразила женщина умоляющим тоном. — И говорить не может. Он скоро умрёт, так что уходи, уходи, дай ему умереть в мире.

Суй Бучжао собрался было уйти, но, глянув на старого чудака, остановился и снова обратился к женщине: