Старый корабль

— Нет-нет, так не пойдёт. Нам нужно обсудить одну вещь, которая важна для всего городка. Давай-ка ты выйди ты на минутку, и побыстрее. — Поколебавшись, женщина вышла. Суй Бучжао тут же наклонился к лицу Ши Дисиня и то тихо, то громко заговорил: — Быстро открывай глаза, старина. Совсем плох, да? Похоже, ты собрался уйти раньше меня. Ну и ступай, я здесь надолго не задержусь, мы с тобой противники, такими и на том свете останемся. Единственное, о чём прошу: прежде чем уйти, оставь этот свинцовый цилиндр. Эй, губами шевелить можешь? Не сказать ничего? А пальцем указать? Если тоже никак, хоть глазами покажи — я по-всякому смогу понять, где он спрятан! Старина! Старина!

Ши Дисинь так и лежал с закрытыми глазами. Лишь когда Суй Бучжао замолчал, глаза шевельнулись, открыв узкие щёлочки, и посмотрели на него. Старый чудак презрительно хмыкнул и снова закрыл глаза.

— Ух ты, ещё смеяться можешь! Слышишь меня, старина? — Суй Бучжао принялся ходить перед каном, заплетаясь маленькими ножками. Губы старого чудака скривились в презрительной усмешке. В это время вернулась женщина. Она увидела, что Ши Дисинь хватает ртом воздух, морщины у него на лице начинают разглаживаться, и у неё затряслись руки. Ши Дисинь вытянул руки и упёрся ими в одеяло, словно хотел сесть. Она хотела поддержать его, но у неё не вышло, и на помощь пришёл Суй Бучжао. Ши Дисинь обмяк у него в руках, дыхание становилось всё реже, но усмешка не исчезла. Потом Суй Бучжао услышал, как женщина испуганно вскрикнула, и, опустив голову, увидел, что презрительная усмешка так и застыла на губах старого чудака.

Похороны Ши Дисиня были далеко не такими, как у Ли Цишэна и Чжао Додо. Дело в том, что род Ши не относился к значительным семьям Валичжэня, и людей в роду оставалось очень мало. Но тут опять проявилась присущая валичжэньцам склонность приходить на помощь, и почти каждый двор прислал кого-то помочь с похоронами, поднёс ритуальную бумагу и благовония. Весть о том, что старый чудак умер на руках у Суй Бучжао, быстро разнеслась по улицам и проулкам. В день похорон многие видели, как он носился туда-сюда. Позвал Баопу и Ханьчжан и велел поклониться старому чудаку. Люди прищёлкивали языком в восхищении и говорили, что Суй Бучжао не из злопамятных. Поначалу могилу стали рыть довольно близко от могилы Ли Цишэна, но семья Ли решительно воспротивилась, сказав, что старый чудак был редким упрямцем и ему не место рядом с Ли Цишэном. После продолжительных препирательств выбрали другое место. В день похорон Суй Бучжао проплакал в одиночку на могиле Суй Инчжи до вечера и вернулся, пошатываясь, лишь когда стемнело. В тот вечер он напился в магазине урождённой Ван, а потом пошёл бродить по улицам. Маленькие ножки то и дело заплетались, он падал и, поднимаясь, ругался на чём свет стоит. Он называл жителей неблагодарными тварями, позабывшими предков, позабывшими старый корабль, позабывшими дядюшку Чжэн Хэ. Отругавшись, принялся горланить матросские песенки, и все поражались, как такие пронзительные звуки могут исходить от такого почтенного старика. Многие, встревожившись, выходили из ворот посмотреть на него. Его не раз видели пьяным и слышали, как он горланил, но ни разу он не орал так громко, и это впечатляло.

— Хорошо поёт дедушка Суй, — говорили дети.

— Это он горланит, а не поёт, — отвечали взрослые.

С выступившей в уголках губ белой пеной он тыкал в людей по обе стороны улицы и орал:

— И почему вы не выходите в море? Почему?

Народ испуганно переглядывался. А Суй Бучжао надрывался:

— Никуда вы не годитесь, мать вашу. Такие крепкие и здоровенные, а расселись здесь чинно на улице, только предков позорите! А ну быстро на борт, вода в Луцинхэ прибывает, ветер и течение то, что надо. Дядюшка Чжэн Хэ на корабле уже отправился… Ахэй-лайцзай, хо-хо! — И продолжал браниться, кричать и падать. Узнав об этом, за ним пришёл Баопу, и Суй Бучжао дыхнул на племянника перегаром: — Мы тоже на борт?

— На борт, на борт, — с серьёзным видом кивнул тот. Все вокруг расхохотались.

Поддерживая дядюшку, Баопу повёл его домой, по дороге все провожали их взглядами. Дома он положил старика на кан и налил ему воды. Баопу понимал, что на этот раз старик напился основательно, знал он и то, что потчевать вином урождённая Ван всегда была мастерица. Он хотел, чтобы дядюшка лёг отдохнуть, но тот, схватив его за полу одежды, попросил остаться и поговорить с ним. Баопу ничего не оставалось, как сесть. Суй Бучжао лежал лицом вверх, почти закрыв глаза: