Старый корабль

— Всё слышала? Чжичан ждёт тебя, — сказал Баопу. Ханьчжан кивнула и улыбнулась, с виду ничуть не огорчённая. Вообще-то Баопу хотел много чего сказать, но решил, что ничего говорить не стоит. Сестрёнка любит Чжичана, думал он, этот парень прав. Ханьчжан очень красива, как его мачеха Хуэйцзы. Но постепенно становится такой же холодной. Об этом Баопу и переживал. Он вспомнил, каким милым ребёнком она была, и как он бесконечно завидовал её чистоте и весёлому характеру. Он надеялся, что она всегда останется такой, запечатлеет в себе эту черту характера семьи Суй. Но этого не случилось. К большому сожалению. И Баопу глубоко вздохнул.

С безмятежной улыбкой на губах Ханьчжан встала, высокая и стройная, как мать в молодости. Она прошла по комнате, выглянула в окно и опять села.

— О чём ты хотел поговорить со мной, брат? Давай, говори.

Что он хотел сказать? С чего тут начать? Он хотел, чтобы она вылечилась от своей хвори, чтобы хорошенько поговорила с Ли Чжичаном. Да, всё это кажется срочным, но вроде бы и не стоит снова заговаривать об этом. И он безразличным тоном произнёс:

— Да пришёл сказать, что сегодня изыскатели уголь нашли.

Глава 8

Обычно Чжао Додо спал в конторке управляющего до самого рассвета. Храпел он так, что иногда заглушал грохот старых жерновов. Жена у него умерла, когда ему было сорок. Однажды вечером они разругались, он рассвирепел и забрался на неё с ножом, а когда слез, обнаружил, что она мертва. Теперь он спал в конторке на кане, а рядом на подоконнике лежал тесак для овощей. Это была старая привычка — класть рядом тесак. Во время земельной реформы Четвёртый Барин боялся, что кто-нибудь может напасть на него ночью, и Чжао Додо спал на его месте. Посреди ночи кто-то действительно пробрался в дом, и он продолжал храпеть, пока вошедший не подошёл ближе, где он мог достать его тесаком. Тогда он был ещё очень молод. И в ту ночь первый раз зарубил человека. Ночью он мог проснуться лишь от голода. В годы смуты у него выработалась привычка есть впотьмах. В те времена он патрулировал по улицам с винтовкой и мог съесть всё подряд. «Этот сожрёт всё, что угодно», — говорили местные, когда речь заходила о «Крутом» Додо. Он ел мышей-полёвок, ящериц, пёстрых змеек, ежей, жаб, земляных червей, гекконов. Сидя на корточках, сплющивал червей, растягивал их и собирал, как перья лука, в толстую, величиной с руку, связку. Потом покрывал слоем грязи и жарил на костерке из бобовых стеблей. Пожарив, снимал грязевую корку, добирался до дымящегося красного мяса и ел, держа двумя руками, как свиную ногу, под изумлёнными взглядами окружающих. Возможно, из-за того, что он ел всё подряд, от него исходил престранный запах. По этому запаху валичжэньские даже ночью могли учуять его. Во время войны он раздобыл маленький японский походный котелок и теперь держал его у себя в конторке. Бродивший по ночам Эр Хуай нередко заходил на фабрику и приносил что-нибудь съестное. Став ночным сторожем, он по характеру был живой копией Чжао Додо.