Старый корабль

Сяо Куй приподнялась с земли и уставилась на него с трясущимися губами.

— Не достоин Чжаолу, почему это? Это я несколько лет назад дала клятву отдаться тебе. Чжаолу погиб на шахте, но его судьба так же горька, как и моя. Я так страдала, что в душе даже хотела, чтобы он взял меня в шахту умереть вместе с ним. Но он бросил меня и Малыша Лэйлэй. Я носила по нему траур целый год, дольше, чем любая другая валичжэньская женщина по своему мужу. Достоин или не достоин — мне нужно жить дальше. И мне нужен мужчина, я ещё думаю об этой проклятой клетке для цикады на старой мельничке… По ночам не могу заснуть, раз за разом проклинаю этого бессердечного человека… — говорила она со слезами.

Сердце Баопу истекало кровью, он долго не мог выговорить ни слова. Наконец, хватая ртом воздух и сминая руками куски грязи, он сказал:

— Послушай меня! Послушай, что я скажу! Ты понимаешь лишь себя, ты не понимаешь мужчин, тем более мужчин из семьи Суй. Для нас жизнь всегда складывалась непросто, и теперь нас не назовёшь храбрецами. Возможно, таким людям только и подходит сидеть в старой мельничке. Ты не задумываешься о том, что не проходит и дня, когда я не чувствую на себе огненного взгляда Чжаолу, даже шевельнуться боюсь. Мне не спится, столько всего ворочается в душе. Вспоминаю, что случилось под ивой много лет назад, что через несколько дней после этого ты перестала приходить на мельничку. Я знаю, кто-то видел нас, кто-то из семьи Чжао наблюдал за мной. Потом ты сказала, что Четвёртый Барин одобрил твой брак с Чжаолу, и я, считай, потерял надежду. В ту грозовую ночь я был безумен. И откуда только храбрость взялась! Если бы после гибели Чжаолу я вновь пришёл к тебе, люди из семьи Чжао могли бы припомнить немало из того, что было много лет назад. Они могли бы, как говорится, двигаясь по плети, добраться до самой тыквы, вспомнить одно, другое, приклеить тебе ярлык падшей женщины, а меня назвать негодяем, умыкающим чужих жён. Нам бы тогда и головы не поднять. Когда я вспоминаю о разбитом окне, у меня аж сердце заходится. Не знаю уж, что ты сказала на другой день домашним, как ты со всем этим справилась… Вот от этих дум и не спится. Ещё вспоминаю, как отец с утра до вечера занимался подсчётами, как он поехал раздавать долги. Как вся спина жеребца была в крови от его кашля. Я знаю, что будущие поколения семьи Суй не будут никому должны, но у меня долг перед Чжаолу, и страшно даже вспоминать об этом…

Сяо Куй, не отрываясь, смотрела на Баопу, который был так взволнован, что весь покраснел. Его била дрожь, и она была так поражена, что не могла выговорить ни слова. Мужчина перед ней казался чужим, хотя она знала его с детства. Надо же, сколько он всего передумал, да ещё в таких подробностях, если до сих пор переживает о разбитом окне. А ведь никто о нём и не спрашивал, мало ли в грозу окон повылетало. Не понимала она также, кому семья Суй была должна, тем более не помнила, что отец уезжал возвращать долги. Видимо, он запутался во времени, кое-что из сказанного было непонятно. Судя по его словам, он также страдал все эти годы. На его висках и на макушке Сяо Куй заметила проблески седины. Телом он, похоже, ещё крепок; но на покрасневшем лице отражалась неизгладимая печаль, и ресницы выдраны усталыми пальцами. Сердце Сяо Куй дрогнуло, она тяжело вздохнула. Заметив, что взгляд Баопу устремлён прямо на неё, она вопросительно глянула на него.

— Чей всё же ребёнок Малыш Лэйлэй? — еле слышным голосом хрипло спросил он.

Сяо Куй замерла и смешалась ещё больше.

— Мой, — пробормотала она, — мой и Чжаолу.

Судя по его взгляду, Баопу ей не поверил.

Такого взгляда в упор было не выдержать, она отвернулась в сторону дамбы и произнесла, задыхаясь:

— Чего тебе только в голову не приходит! Думаешь целыми днями! Сам, наверное, не понимаешь, к чему тебя эти мысли приводят. Так и меня совсем запутаешь. Боюсь, ты ничего так и не понял. Ты слушал, что я говорила? Слушал? — Она повернулась к нему: Баопу по-прежнему смотрел на неё, не веря. — Ну что ты уставился! — воскликнула она. — Отец ребёнка — Ли Чжаолу!

Голова Баопу свесилась, как побитый градом колос.

— Нет, это не так, не может быть… — пробормотал он, ломая руки. — Мы с Малышом Лэйлэй всё проговорили. Мы сказали так много, что всё стало ясно. Я верю ребёнку. Верю, что он сам…

— Малыш Лэйлэй и двух слов не скажет, — уточнила Сяо Куй. — Ты не мог с ним много говорить. Мне всё понятно.

— Ты права, он не говорил, — кивнул Баопу. — Но мы сказали всё друг другу глазами. Ты не представляешь, что можно выразить одними глазами. Я понимаю его, а он понимает меня.

Сяо Куй молчала. Что ещё можно сказать, если договорились до такого? Она и злилась на него, и жалела. От многолетней обиды и ненависти не осталось и следа, по всему телу разлилась тёплая волна. Постепенно задрожал подбородок, задёргались плечи. Она присела на корточки, тело невольно наклонилось, и руки обвились вокруг его шеи.

— Баопу, — взмолилась она, — отбрось поскорее все эти странные мысли и давай жить вместе, ты спасёшь меня, а я спасу тебя…