Старый пёс

Редко, но все-таки он вспоминал о неумехе водителе, беглеце, у которого после всех злоключений «крышу снесло», как говорили собаки постарше. Они же дразнили его обидно звучавшим словом «психованный». Старый Пёс считал, что это от зависти, оттого, что больших собак мальчишка не брал на руки и они не знают, какие они у него были неуверенные и добрые, и что лизать мокрое лицо было солоно и приятно. Он не заметил как простил мальчугана. Сестру он жалел отдельно. Эти два существа жили в его голове словно в разных мирах, что в общем-то, по несчастью, так и было. В конце концов, щенячья наивность позволила Старому Псу возложить вину за гибель сестры целиком и полностью на очумевший автомобиль. Утверждавших иное он не слушал. А когда Старый Пёс подрос настолько, чтобы разобраться в трагическом происшествии и разобрался, то, как ни странно, жалости к мальчугану, которого он больше никогда не встречал, отнюдь не убавилось. К людям в целом он тоже не охладел. Зато страх перед машинами – неважно, был в них кто-нибудь или нет, двигались они или стояли, – никуда не испарился. Впрочем, страх не всегда был одинаков – чем здоровее было авто, тем наглее становились мурашки, их страх запускал под шкуру Старого Пса. Порой пёс задумывался: стоило ли во всем этом копаться, разбираться, если в результате ровным счетом ничего так и не переменилось, все осталось как было? Сочувствие горе-гонщику, страх перед непредсказуемыми убийцами на колесах… На поверхности ответа не было, а если Старому Псу не хотелось во что-либо углубляться – в этом случае точно не хотелось, – он легко себя успокаивал: «А что, собственно такого? Да ничего. Жизнь такая… непеременчивая. И я в ней такой… постоянный».

Старый Пёс опасался даже хозяйского автомобиля – большого, черного, на огромных колесах. Рядом с такими колеса «каблучка», что погубил его сестренку, показались бы просто игрушечными. «Монстр и ужас» – такими словами определял хозяйский автомобиль Старый Пёс. Ни что не могло его убедить в лояльности транспорта к живности мельче человека. Он бы напрягался еще больше, если бы знал, что и для людей у автомобилей нет исключений. Успокаивался Старый Пёс только оказавшись внутри салона, потому что внутри машина была мягкой, кожаной, ласковой. «Даже если прикидывается, – рассуждал он, – всё равно классно». К тому же Хозяин рулил одной рукой, а другой исправно теребил Старому Псу холку, почесывал за ушами и вообще был крайне отзывчив на собачьи чаяния. Вероятно, потому, что улизнуть ему от Старого Пса было некуда. Не то, что в их многокомнатных хоромах. Там можно было спрятаться за газетой, запереться в ванной или делать вид, что разговариваешь по телефону вместо того, чтобы постоять со своей собакой, пока она ест.

Дома Старый Пёс не переносил одиночества во время еды. Не потому, что ему требовалось для лучшего усвоения читать вслух что-либо о высоком или говорить о нем. В принципе, смешно было представить себе Хозяина, произносящего монологи о созвездии Гончие Псы, любимых породах английской королевы и придворных породах Путина под хруст чего-то сомнительного, неаппетитного. Это хрустящее лакомство, утверждали высоколобые, умытые и аккуратно причесанные граждане, насыщает собак и облегчает им пищеварение. «Злокозненная чушь! – категорически отвергал рекламные слоганы Старый Пёс. – Это не лакомство, а дерьмо. Оно облегчает жизнь исключительно людям. И насыщает их время разной бессмысленной ерундой вместо того, чтобы отварить своей собаке кусочек нормального мяса. Или хотя бы постоять со своим псом, пока тот ест». Старый Пёс даже наедине с собой чуть-чуть темнил: дело было не только в качестве пищи, не столько в нем.