Если бы не серость вокруг, глаза ее бы оказались черными, словно уголь. Словно самый прекрасный уголь на свете… Она не упускала его из виду, прицепившись взглядом, словно кобра:
— Ты считал, сколько раз ты уже ошибся? Тебе скоро сотня лет, Фолкмар, целая сотня лет! Ты думал, что будет дальше? Дальше будет только бесконечная боль. Она будет такой великой, что не утопить в океане. По сравнению с ней он покажется лужицей, — Алчущая, пристально вглядываясь в полные ужаса глаза Фолкмара, сжала пальцы на затылке Зоркого, ведь он уже был близок к концу, — Может, на этот раз ты сделаешь правильный выбор? Боль исчезнет навсегда, вместо тебя ее будут чувствовать другие. Займи свое место в его легионе и получи то, о чем даже не смел мечтать. Брось меч и иди ко мне. Бери мое тело, сколько захочешь и помни, — Алчущая оскалилась лучезарной улыбкой, самой прекрасной из существующих. — Ты — его изысканное блюдо.
Фолкмар яростно замотал головой, до боли в костяшках сжав рукоять меча. Он не бросит его, не бросит, даже если спрут стянет его горло и придушит до смерти. Он не бросит его даже тогда, когда истлеют его кости и время унесет его прах. И он сделает это… еще раз. Он будет делать это каждый раз, когда умрет.
Он бросился к колодцу. С потолка попадали висельники, преграждая путь и освобождая щупальца спрута.
Выпад влево, он рубанул клинком. Холодная сталь, словно раскаленная, прижгла морскую плоть, заставив пойти пар в свежем месте обрубка. Алчущая зашипела. Не дожидаясь, пока его обовьют щупальцами, словно удав жертву, Фолкмар навис над колодцем, и на него взглянула глянцевая поверхность зеркала. Она была подернута легкой зеленоватой дымкой, словно влажным туманом.
«Не смотреть ему в глаза, — звенело в голове рыцаря, а глянцевый колодец звал его, требовал распахнуть веки, — Не смотреть, вонзить меч! Только сталь клинка одолеет Безумного!»
В этот момент Фолкмар повторял заветные слова, каждый раз прячась за них, словно за последней стеной защиты. Ведь он помнил, что говорят оторны, и впервые в своей жизни верил в их слова от самого сердца. От отчаянья…
«Сталь клинка должна быть прямой, без кривизны и хитрых загибов. Воин всегда правдив и никогда не сомневается. Он прям, как его клинок, он не ходит окольными путями. Меч — продолжение его сердца. Единственная его правда».
— И моего тоже! — вскричал Фолкмар, взмахнув клинком, — Ведь у меня именно такой меч, прямой!
Пещера взвыла, когда холодная прямая сталь проткнула зеркало колодца и оно треснуло на тысячу осколков. Алчущая раскрыла рот в оглушительном вопле:
— Это ты убил его! — вскричала она, одним движением скрутив Зоркому шею.
Перед этим он успел излиться в нее, вместе с мужским семенем отдав и свою жизненную силу. Алчущая высосала из него соки, превратив крепкое тело в иссохшую мумию. Когда позвонки хрустнули, она нависла сверху, как самка богомола, оторвала его голову и отбросила прочь. Алчущая словно испытала неизбывную боль, она сползла с Зоркого, пытаясь подтянуть туловище на руках. Она поползла к колодцу, наполовину окоченев, но потом села посреди пещеры и закричала пронзительно, будто у нее вынули внутренности. Серые каменные стены задрожали от ее звенящего вопля.
Но Фолкмар не слушал, он распахнул взгляд. Колодец искрился остриями осколков, в нем не оказалось воды — только образы. Образы поднимались из бездны, разбиваясь в тысячах и тысячах осколков. Они резали взгляд, словно лезвие. До того жуткие, что к горлу Фолкмара подступило нутро. На дне его кишели змеи размером с горы, много змей, они сбивались в клубки, образуя живые моря. Щупальца тянулись вверх, пытаясь покинуть тюрьму через колодец, но уже не могли — выход был разбит, а их желания вновь обманул Воин. Темные образы сливались во взоре, отравляя разум.
«Это не небо, — в ужасе подумал Фолкмар, — Это не небо, клянусь, это пекло!»
Но он забыл, что мысли его слышимы, будто он говорил бы вслух.
— Ты прав, — послышалось из колодца и оттуда выскочила серая рука. Она схватила его за горло и потащила вниз.
— Ты убил нас! — взвыли черепа его товарищей позади, пока Фолкмар сопротивлялся, вцепившись в ломаные края колодца. — Для нас не выроют могилы. Кто сожжет нас в огне, как воинов? Мы не достойны даже морской бездны. Все потому, что ты не бросил меч!