— А теперь встань, рыцарь.
Юноша встал, и окружающее вроде как немного поменялось. В воздухе все еще пахло гарью, слабое рассветное солнце только зачиналось, но все почувствовали рождение чего-то живого, как родилось бы новое дитя. Только Мила ушла далеко, к телеге, взяв в руки прах отца. Отвернувшись ото всех, она долго сидела, смотря на острые верхушки елей.
— Не будет ли дерзостью с моей стороны попросить о помазании для моего воспитанника? — преисполнившись важности, спросил сир Ланноээль у оторна, — Видят боги, это достойный юноша. Получить такую привилегию от служителя Воину — честь для нас, а от огненноглазого — тысячекратная.
Вот уж действительно, дерзость…
«Помазанники клириков-воинов брали города, сидели на тронах, защищали в одиночку целые караваны, — с удивлением подумал Фолкмар. — Видать, эти двое забыли, что их выбили из седла тут же, как только они ринулись в бой. Но их, как будто, это совсем не заботит. Чудно».
Оторн смерил взглядом Маркуса, не слишком пристальным, но достаточным, чтобы тот задумался. Только что оперившийся птенчик, он мнил себя опытным стервятником. Но на его щите гоготал гусь, и, встретившись с соколом, по природе вещей он стал добычей.
— Близится лето, но все же оно еще не настало, — ответил клирик, — Пшеница должна дать плоды, чтобы накормить голодного, а ты идти достойно в новом пути, чтобы надеяться на такие просьбы. Склони голову, я дам тебе благословение. Не более. Как настанет лето, получишь желаемое.
Маркус послушно склонил голову, но Фолкмару показалось, что слова оторна его задели. Он весь покраснел, но все же не выразил недовольства. Рука оторна легла на пегую макушку, смяв мягкие волосы.
Маркус краснел, размышляя предсказуемое в своей голове. Фолкмар изучал взгляды, взгляд молодости в начале пути всегда отражал одинаковое. Душа хотела преодолеть путь длиною в жизнь в один взмах крыльев. Получить славу в одно мгновение, не отдав ни крови, ни боли, ни монет из кошелька. Но крылья бывают только у птиц, радости или нечестия. У последнего они черные, словно смола, и нередко несут в пекло.
«Не тебе судить выбор сира Ланноэля, он-то благородней, чем ты. Он взял Маркуса, стало быть, так надо, — одернул себя Фолкмар. — Ведь ты сам взял Дуга в оруженосцы, а он лищь щенок Псового переулка. Вряд ли из вора получится достойный рыцарь, или хотя какой-нибудь. Вот сейчас и узнаем».
— Оторн Каллахан, — обратился к клирику Фолкмар, ведь он изучал взгляды и в глазах Дуга он видел что-то дельное, хотя пока и не понимал, что. Такое же дельное он видел в глазах Ницеля, но его вина, что не дал этому ходу. Как же его это гложило… — Вы благословили Маркуса, может, благословите и моего воспитанника? Он, конечно, еще совсем юн, но уже имеет кое-какие навыки, — Фолкмар не уточнил, что навыки воровства, — Это дельный парень. Очень шустрый, скажу я вам, и смышленый. И не без характера…
«Совсем не похож на Ницеля, только взглядом».
Как-то уж очень быстро Дуг оказался рядом, подтверждая слова Фолкмара о шустрости, и, может быть даже, о смышлёности. До того он вертелся вокруг Маркуса, приобщаясь к духу рыцарства. Мальчишка задрал голову вверх, к пристально на него смотрящему оторну. Их взгляды встретились. Каллахан оценивал строго, но Фолкмар надеялся, что приговор его будет все же не столь суров, как для Маркуса.
— Мальчишке не нужно мое благословение, — строго ответил оторн, отводя взгляд и направился прочь, к телеге.
Как же так? Он не заслужил даже благословения?
— Погодите! — поплелся на ним Фолкмар, — Но почему же?
— Потому что он не воин.
Фолкмар обернулся к Дугу, но тот только пожал плечами, даже не залив краской лицо, как это сделал Маркус.
«Вот тебе и смышленый. Не понимает, что значит этот отказ. Хорошо, кабы никто не узнал об этом, — с тревогой подумал Фолкмар. — Если пронюхают, не отмахнуться ему от косых взглядов до конца жизни, а ведь он еще даже не начал свой путь. Хорошо, если Маркус не болтлив».
За сира Ланноэля он был спокоен, но вот за его племянника….
— Погоди здесь, Дуг, я скоро, — Фолкмар принялся догонять оторна на старческих ногах.
Дуг рассудил, что «здесь» — это «в пределах зрения», а старик был дальнозорок, так что весело ускакал к женщинам. Они разводили костер, чтобы испечь вкусные лепешки. Мила уже начала молоть муку.
— Достопочтенный оторн Каллахан, вам, несомненно, видней, — запыхался Фолкмар, внезапно ощутив всю тяжесть своего доспеха, — Говорят, огненноглазые зрят белым пламенем, наверное, огонь глядит глубже, правда, я не знаю… Но это всего лишь мальчишка, вы же его совсем не знаете, — (и я тоже), — Кто знает, каким он станет, когда вырастет? Ему всего девять, или с десяток, я уверен, из него получится хороший рыцарь.
Вот — и они уже у телеги.
— Как часто вы слушали проповеди, сир Фолкмар?
Фолкмару нравилось, что его называют сиром, только Дуг называл его как полагается. Только старик не слыхал, что мальчишка обращался к нему при остальных.
— Достаточно, чтобы что-нибудь запомнить, — честно ответил рыцарь.
— Что говорят оторны про воинов?
— Что меч — продолжение их сердца…