— А ты что, мастер рассматривать козлиные мошонки? — спросил тот, кто поближе к камину и у его соседа за мгновение налились красным глаза.
— Господа, — обратился к ним Фолкмар, пока их не отвлекла дружественная драка. Он сделал большой глоток пива, чтобы показать, что свой. С пьяницами обращаться он привык и знал, что о чем бы он не договорился сейчас, к утру это сойдет вместе с хмелем. А посему готов был потратить еще серебряный до утра, чтобы хмель этот не улетучился, и согласившийся встал в списки напротив него. Но, по правде говоря, Фолкмар и сам не знал, на что рассчитывал. Все его поступки, начиная со смерти верного Ницеля, пахли отчаянием.
— Чего тебе, старик? — рявкнул тот, что настроился на драку.
— Я рыцарь, такой же, как и вы, — ответил Фолкмар, решив добавить немного лести: — Доблесть не меряется ни старостью кобыл, ни мошонками козлов. Я вот тоже хотел бы поучаствовать в турнире, да вот только меня никто не берет, и присесть мне негде.
— Садись! — хлопнул рукой по столу рыжий и подвинулся, — А почему вас не берут на турнир, достопочтенный сир?
— Потому что он старый, ясно же, — проворчал сосед, раздумывая, стоит ли ему настаивать на драке.
— Старый? Да разве для рыцаря старость — это помеха? Моя Грета тоже стара, но она еще ого-го!
— Да и я тоже еще ого-го, — грустно соврал Фолкмар, — Вот только распорядитель не захотел вносить меня в списки. Требует, чтобы я нашел соперника.
— Соперника! Здесь собрались самые достойные соперники во всем Перилеске, поверьте, сир Фолкмар. Храбрее вы никого не найдете. Пусть господа дерутся с господами, но умения это им не прибавляет.
— У господ и мечи крепче, и кони породистей. Они щелкают нас на остатки.
— Глупости, Густав, нацепи хоть десять доспехов с бабскими узорами, умения это не прибавит. Меня звать Торленд, а как вас, сир?
— Фолкмар, и я очень желаю участвовать в турнире.
В таверну вошли несколько рослых мужчин, и, не став подыскивать себе мест, сразу подошли к бочкам. Таковы уж они были — северяне, сразу принимались за дело.
— Сейчас возьмут с собой по бутылке и сделают вид, что не квасят по ночам, — усмехнулся Густав, встряхнув длинной черной челкой, — А вечером зайди — за уши от горла не оттащишь. Всегда думают, что лучше нас.
— Да, хватит тебе, Густав, смотри какой вечер! — улыбнулся Торленд и повернулся хорошенькой девушке в черном, подошедшей забрать пустые кружки, — Бриджит, милая, будь добра, еще по одной.
Та слабо улыбнулась и, кивнув головой на тонкой шейке, сразу же удалилась.
— Хорошенькая, правда? — Торленд наклонился к Фолкмару, будто знал его много лет, — Муж ее умер пару весен назад, с тех пор она не снимает траур. Ходит всегда грустная. Чудная… Я бы хотел, чтобы она улыбнулась, да она отказала. Эх! Кружки будет мало! Сир, а зачем вам турнир? Вы что ли не знаете, что придется отдать коня?
«Отдать коня, если проиграю», — но всем и так ясен был исход, поэтому в вежливости никто не упражнялся.
— У меня прекрасный конь, черный как смола, крепкий и молодой, — скрипя сердце, выдавил из себя Фолкмар, — Он стоит здесь, в конюшне.
— А не тот ли это черный красавец, что жевал все время сено? — спросил Густав, прищурив большие, как блюдца, глаза.
— Он самый.
— О, это великолепный боевой конь, — облизнул губы Торленд, и у него блеснул хмельной взгляд.
— Я знаю, что, быть может, придется расстаться с ним. Но мне нужен этот турнир. Распорядитель Грегор сказал, что каждый воин имеет право умереть, как мужчина.
— Вы что, собираетесь умереть? — спросил возбужденно Торленд.
— Может быть, не сразу, но тряхнув стариной.
— Это достойно сойти за тост! — вскричал Торленд и поднял кружку высоко над головой, — За старого сира Фолкмара, пожелавшего умереть, как мужчина!
Все обратили к нему взоры. Тот поднял кружку еще выше, но ему не хватило этой высоты. Тогда он вскочил на лавку, и, размахивая руками, кричал:
— Мой священный долг помочь этому господину в его стремлении! Я сражусь с вами, сир Фолкмар, чтобы вы могли осыпать свою голову славой. Но не ждите, что это будет неравный бой, я не буду жалеть вас!
— Я этого и не жду, — голос Фолкмара дрогнул. У него забрезжила надежда, что не придется поить Торленда до самого утра, ведь ему нужен был конь, а причина всегда найдется, — Пусть он будет на равных, и не важно, чем окончится.
«Пусть я проиграю, но меня допустят к Отверженному».
В таверне повисла любопытная тишина. Все глядели не на Торленда, а на трех северян, забиравших свои бутылки с прилавка.
— Южане выбирают себе достойных соперников, — больше презрительно, чем насмешливо кинул высокий северянин с иссиня-черной бородой, затем опрокинул бутылку, сделав большой глоток, — Ох, и пойло тут такое же слабое.
Их провожали десятки пар глаз, те громко хлопнули дверью.