Старый Сантос и его потомки

За первые дни службы в полиции Степан преуспел немало. Ганс Шпильке одобрял его деятельность. Шутка ли, он привел в участок-бацирк больше двадцати подозрительных граждан, которые прятались в подвалах и сараях и весьма нелестно отзывались об оккупантах… Кроме всего, притащил в дом, где ночевал, несколько мешков одежды, обуви, ящики посуды, картины… Теперь, вооруженный карабином, с белой повязкой на рукаве, имея широкие полномочия от коменданта, он орудовал несколько смелее. Лошадь он тоже не оставил на произвол судьбы, словно предчувствуя, что она ему пригодится. Соседний двор заброшенный и пустынный; полицай нюхом учуял, что там кто-то прячется. Он подошел к отдаленному подвалу, стал стучать прикладом в дверь, и оттуда вылез хромой старик с рыжеватой бородой. Он презрительно посмотрел на полицая, на его белую повязку и проговорил;

— Очень извиняюсь, но с кем имею честь? И что за власть в городе? Помню, в гражданскую так ходили махновцы, анархисты…

Этот неприветливый старик возмутил Степана. Вместо ответа, будь его воля, он стукнул бы его прикладом, но должность обязывала, и он с трудом сдержал свой гнев.

— Кто ты, старик, и зачем прячешься? Как звать?

— Звать, как мать нарекла, — важно ответил хромой, подбивая рукой широкую бороду, — а по фамилии Чубенко…

— Та-ак… Ясно… А ты кто же будешь, коммунист, еврей или активист? А может, партизан или комиссар?..

Лишь тогда, когда Чубенко ответил, что он не коммунист, не комиссар, не еврей, а сторож райисполкома, Степан немного успокоился. Правда, старик все же имел какое-то отношение к советской власти и этим был начисто уязвим и опорочен в глазах полицая, его также надлежало бы отвести в комендатуру на допрос, но Степану пришла в голову мысль уговорить старика стать у него, Степана, сторожем и конюхом заодно. Он будет охранять его дом, убирать, сторожить награбленное добро. Чем плохо?

И старик из двух зол выбрал меньшее: «контракт» был тут же заключен…

Полицай сообщил, что он уже в Яшполе при деле и никто пальцем не тронет Чубенко, если, конечно, он будет верой и правдой служить Чураю. Что касается его прежней службы в исполкоме, то это останется тайной для немецкой комендатуры. Многих благ Степан ему не обещает, но кусок хлеба и кулеш он будет получать. Штаны и рубаху получит тоже.

Прежде всего Степан приказал своему сторожу очистить сарай и устроить в нем лошадь, достать для нее сена и овса, хорошо кормить. Затем подмести и убрать в доме, приготовить что-нибудь поесть, конечно со шнапсом…

Лука Чубенко смотрел на хозяина ироническими мутноватыми глазами, чуть с ехидцей. Переспросить, какой пост он занимает в полиции, побоялся, но, как бы там ни было, думал старик, раз на плече карабин, а на рукаве белая повязка и если разговаривает таким тоном, да еще новая власть выделила ему коняку, — стало быть, начальство. И придется молчать и подчиняться.

И старик взялся за работу.

Нельзя, конечно, сказать, что эта работа нравилась старику. В исполкоме он каждый день видел перед собой много хороших и учтивых людей, которые с уважением относились к нему. Сам председатель постоянно здоровался с ним за руку и величал не иначе как Лукой Ивановичем. А этот все время хамит. Но что поделаешь, раз уж не успел выехать со всеми, значит, придется подчиняться этому хаму. Никуда не денешься!

Степан, заложив руки назад, как истый хозяин, ходил взад и вперед по дому, отдавая распоряжения старику.

Что можно сделать, если перед тобой бандит, а ты безоружный и потому безответный?.. По приказу хозяина старик переставил мебель, сжег какие-то бумаги, книги, вымыл полы, привел в порядок сарай для лошади.

А Степан лежал на кровати, задрав ноги, и думал о том, какая чудесная мысль пришла ему тогда в голову — взять к себе старика. Теперь будет кому смотреть за домом, за всем добром, которое он приволок из соседних домов. А там видно будет.

* * *

Весь день Лука возился с уборкой и, часто поднимая глаза на пожилого, седого человека, который смотрел прямо на него с большого портрета в дубовой раме, чувствовал, как сердце пронизывает острая боль. В самом деле, кто в Яшполе не знал этого доброго человека, директора десятилетки Натана Исааковича Гросберга, заслуженного учителя республики, который вывел в люди не одно поколение учеников! У него учились оба сына Чубенко, которые в один день ушли на фронт. Старый учитель успел эвакуироваться, бросив все, что было в доме, позабыв даже снять портрет.