Парамоныч подогнал машину к самому лазарету. Тревельян вышел нам навстречу, вытирая руки вафельным полотенцем.
– Давайте его сюда! – Он отбросил полог медицинской палатки, а потом глянул на нас с Лемешевым: – Да вы и сами… Что у вас там приключилось?
– Башибузуки… – развел руками я и поморщился, порез болел.
– Ну ожидайте.
И мы ожидали, сидя тут же, на раскладных стульях у палатки.
На самом деле нам несказанно повезло: его светлость доктор успел уделить нам внимание – обработал мне спину и сделал аккуратную перевязку, и подлатал Лемешева. Потому что потом Тревельяну стало совсем не до нас – начался настоящий ад!
Раненых и убитых везли на автомобилях и подводах со всех наших шести блокпостов, и было совершенно ясно, что моя штурмрота умылась кровью в этот проклятый день. Потери составили пятьдесят семь человек, из них безвозвратные – восемнадцать. Четверть личного состава из строя долой! Десятая часть убита. Катастрофа.
Лемешев остался в госпитале – помогать в качестве санитара-добровольца. Парамоныч сорвался на своей полуторке за новой партией раненых к Вишневецкому, а я рванул в штаб – нужно было что-то делать.
Стеценко был на месте. Он яростно матерился в рацию, взывая к совести кого-то в штабе бригады. Увидев меня, он сначала отмахнулся, чтобы доматерить собеседника, потом предельно аккуратно положил трубку на стол и сказал:
– Помощи не будет. Мы тут один на один с этими сволочами.
– Рассказывай давай, – поторопил его я.
Всё было точно так же, как у нас. Летучие отряды башибузуков, обстрелы блокпостов, нападения на поселенцев, засады. Нам повезло больше всех – у меня на блокпосте был пулемет и глазастый Тимирдей Тингеев, однако. У Вишневецкого тоже был пулемет, но, когда они отправились спасать горящую деревню, с собой его не взяли. И потеряли половину взвода.
– Ну, командуй, поручик. – Стеценко был рад, что я вернулся с блокпоста и ему больше не давит на плечи груз ответственности.
А я точно знал, что мы должны переломить ситуацию. Восемнадцать трупов – этого оставлять просто так было нельзя. Но как мы сможем померяться силами с маневренным и наглым противником?
А потом в голове щелкнуло – зачем плодить лишние сущности? Один раз получилось – почему не получится еще?
– Слушай мою команду, подпоручик! Мне нужны наши грузовики, полсотни бойцов и пять пулеметов. А еще Тимирдей Тингеев. И бомбомет прикажи демонтировать – он тут, в расположении, пока только пыль собирает…
Мы собрали мангруппу быстро. Наши эрзац-броневики были укреплены мешками с песком в кузовах и листами стали на дверцах и кабинах. Солдаты были озлоблены и готовы зубами рвать башибузуков, так что в добровольцах отбоя не было.
На шести машинах мы выехали перед самым рассветом – забрать Тингеева с блокпоста. Для человека, который выслеживал зверя в лесу всю свою жизнь, определить местонахождение нескольких десятков всадников особых проблем не составило.
– Много коней-то. Пить надо! – сказал Тимирдей, и наша колонна направилась в ближайшую от блокпоста Вишневецкого деревню.
Ту, которая горела прошлой ночью.
Всё оказалось просто – Тингеев уточнил у крестьян что-то по поводу водопоя и брода и уже от ближайшей речушки безошибочно вывел нас по руслу ручья к обширной балке, из которой доносилось конское ржание и негромкие гортанные разговоры.
Машины ожидали у дороги, и, отметив наиболее перспективные с точки зрения стрелковых позиций высотки, мы определили сектора обстрела.
Я устроился на привычной уже полуторке Парамоныча с командой вахмистра Перца. Подносчик лент Фишер и рядовой Панкратов доливали воду в кожух пулемета, а Перец энергично высекал огонь для своей трубочки.
– Мне б еще парочку бойцов в команду, а, господин поручик? – пустив клуб дыма, сказал он. – На блокпостах приходится черт-те кому машинки наши доверять…
– Есть у меня двое… Неплохо справлялись, – обнадежил его я. – Геройские парни, пятерых вчера срезали… Гущенко и Ющенко, слыхал?
– А-а-а, двое из ларца… – хмыкнул он, но, видимо, был доволен.
У подножия высотки бомбометчики заканчивали устанавливать свой агрегат и долго возились с опорами.
– Что они там делают? – спросил Фишер.
– Смазывают шаровые. Сливочным маслом, – загоготал Панкратов. – У них от долгого стояния бомбомет заржавел, в хозяйстве-то у них бардак! Даже смазку найти не смогли, когда припекло! Вот и взяли сливочное…
Бардак у бомбометчиков – это, вообще-то, камень в мой огород. Хоть Панкратов и не имел это в виду. Наконец бомбомет был в порядке, и командир расчета преданно уставился на меня, ожидая сигнала.
А я глянул в сторону балки, ожидая сигнала от Тингеева. В лучах восходящего солнца пару раз блеснуло зеркальце – пора. Я махнул рукой. Бомбометчики засуетились, заряжающий сунул снаряд в дуло орудия, и все зажали уши. Грохнуло, а потом раздался жуткий вой. А затем еще и еще. В балке земля вспухла от разрывов, вверх полетели ветки, брызги воды, какой-то хлам и Бог знает что еще…