– Юноша этот прибыл примерно полгода назад, тощий и голодный. И первым делом заступился за гулящую девку Глафиру, которую били прямо на пристани два старателя. Он их эдак ловко поверг наземь, а когда они поднялись, чтобы его отдубасить, низверг их с пирса в море. Ему нужны были деньги на еду, одежду и ночлег, и он поучаствовал в турнире стрелков – поставил на кон самого себя на десять лет. Мол, в кабальные рабочие пойдет, если проиграет! Ну, он-то знал, что ничем не рискует. По тарелочкам стрелял, говорите? Он тут такое вытворял, что… В общем, взял главный приз и хотел уйти, но организаторы турнира обозвали его мошенником и проходимцем, поставили у стены Глафиру, а на голову ей водрузили яблоко. Так он попал, представляете? Одному – в лоб, второму – в сердце, третьему – в задницу, когда тот убегать принялся! Далась ему эта девка? Хотя дело не в девке, наверное. В общем, ему ничего не было, он в целом всё правильно сделал, а то, что они деньги на ставках проиграли – это их личное дело, и обзывать мошенником гениального стрелка – дело последнее. Ну и связываться в тот момент с ним мало кто хотел – у него в барабане еще три патрона оставалось.
Мы с Дыбенкой слушали, затаив дыхание. А Сарыч щелчком пальцев подозвал абиссинца, и тот подал ему новую чашечку кофе. Нам никто предлагать добавки не собирался.
– Потом сюда приехали лощеные холеные путешественники из Альянса – высший свет или вроде того. Молодые дамы и господа, разнаряженные в пух и прах. Это… Это в мореходный сезон было, да. Они на яхте прибыли… Ну и пригласили всех видных людей Свальбарда – Густавсонов, Биглей, Лаптевых, Цукермана, кое-кого из капитанов, ну и меня, конечно, тоже. В общем, искали, кто бы мог сыграть на мероприятии. Лучшие музыканты – у меня в гостинице, но скрипач-прима у меня тогда с инфлюэнцей валялся, и ваш юноша вызвался сыграть. Ну и сыграл – мужчины аплодировали стоя, дамы плакали от умиления и просили остаться на банкет.
Сарыч закатил глаза, почесал бороду, вспоминая детали.
– Он остался, да… С лаймами он шепелявил, с месье – картавил, с тевтонами – гавкал. Он даже успел потараторить с каким-то нихондзином – откуда там нихондзин вообще? Обаял всех и каждого, и они предлагали вашему юноше путешествовать с ними дальше, представляете? Я думаю, что он – Антихрист, вот что я вам скажу.
Дыбенко подавился, и кофе потекло у него из носа. А я спросил:
– И где нам его найти?
– Я же сказал, я не занимаюсь благотворительностью. Мне нужна помощь в одном деликатном дельце, и лучше всего людей со стороны. Вы ребята явно бывалые, и вам от меня что-то очень-очень нужно, идеально мне подходите. Встретимся в гостинице, я зайду через часа три, как раз успеете привести себя в порядок!
Номер в гостинице был аккуратным и уютным, из крана лилось сколько угодно горячей воды, а еще кастелянша предложила нам купить по паре новых льняных рубах и штанов как раз на смену одежды, которой занялись прачки. Здесь принимали любую валюту, драгоценные металлы и товары в качестве оплаты – у них имелась специальная таблица для конвертации цен, грубо намалеванная на аспидной доске у стойки портье.
Чистые и посвежевшие, мы спустились вниз в общий зал, где подавали еду. Наваристый шулюм (знать не хочу, на каком мясе), свежий ржаной хлеб и маленький графин водки – это было счастье в чистом виде.
– Слушай, поручик, а чего это он про Антихриста-то? Парень ведь совсем наоборот… – опрокинув чарку, заговорил Дыбенко.
– А ты больше слушай. Сейчас узнаем, что достопочтенный Сарыч от нас хочет, и решим, как быть дальше. Ты вообще птица вольная, это я на службе. Хочешь, разделим остатки золота и разбежались?
– Я, конечно, птица вольная и лечу куда хочу, но ты зря так плохо обо мне думаешь… – слегка обиженно отреагировал старшина. – Может, этот парень и для меня кое-что значит? Да и вообще, куда мне теперь идти? В старатели? В контрабандисты? Ну нет, поручик, мы пока в этой истории не разберемся, ты от меня не избавишься, и не надейся!
Я, если честно, обрадовался. Никогда бы не подумал, что мне будет комфортно в компании лоялиста, но Дыбенко напоминал мне моих парней – всех сразу. Вахмистра Перца, Стеценку, Вишневецкого, Лемешева, Панкратова, даже Тревельяна и Фишера. Он был наш, точно наш, просто так случилось, что оказался по другую сторону… Сколько их – наших – там, на другой стороне еще?
– Ты чего, братишка? – удивился Дыбенко.
– Дурацкая война! – сказал я. – Кой хрен мы с тобой друг с другом воевали?
Дыбенко хмуро кивнул:
– Я вообще теперь думаю, что мы вместе с тевтонами должны были навалять лаймам и месье. Это им нужна была та война, а не нам… А еще лучше – чтобы они все там друг друга месили, а мы сидели на завалинке и семечки плевали.
– Ага, – не менее мрачно ответил я. – Но месим друг друга мы, а лаймы плюют семечки.
– Что пригорюнились, воины? – хохотнул Сарыч, расталкивая столы и стулья своей объемной фигурой.
Он уселся, и стул жалобно скрипнул.
– Ситуация следующая…
– Мы же не будем никого убивать? – уточнил Дыбенко, прикрывая лицо воротником тулупа.