Стать смыслом его жизни

И вдруг увидела знакомый силуэт. Мама! Она шла со стороны магазина с большой и, по всему видно, тяжелой сумкой. Вся какая-то поникшая, сгорбленная. То ли от тяжести, то ли от навалившихся проблем. Вера почувствовала, как заныло сердце.

— Мама! — подскочила она со скамейки.

Мать вздрогнула, поставила сумку на землю.

— Верочка, ты чего тут сидишь? Ключа нет?

— Да, — солгала Вера, внимательно рассматривая мать.

Та выглядела усталой. Из всегда аккуратной, волосок к волоску, прически торчали «петухи», отросшие корни белели сединой.

— Давай помогу, — Вера взяла сумку, наклонившись, чтобы не видеть лица матери.

Они поднялись в квартиру.

Вера чувствовала, что мать готовится высказать все, что думает, и решила нанести упреждающий удар.

— У тебя что-то случилось?

— Кроме того, что моя старшая дочь не явилась ночевать, абсолютно ничего, — поджала губы мать.

— Ну, знаешь, это не повод, чтобы перестать за собой следить. Ты на себя в зеркало давно смотрела? — пошла в атаку Вера. — Я помню, ты раньше из дома без макияжа не выходила.

— Надоело, к чему это все?

— Тебе надоело быть женщиной? Это что-то новенькое. Кстати, я слышала, в хирургии сейчас для сотрудников скидки на операции до двадцати процентов.

— Помилуй Бог, какие скидки, какие операции? Ты о чем?

— Как какие? По перемене пола. Ты же сама сказала…

— Болтушка! Что ты такое матери говоришь! Постыдилась бы! Давай лучше чай пить. Я ведь знала, что ты придешь. Ждала.

— Никакого чаю. Сначала я тебе покрашу волосы, а потом будем чаи гонять. Мне хочется, чтобы моя мама была самая красивая. Вдруг прямо сейчас здесь, на кухне, появится принц на белом коне, а у тебя седина торчит!

— Принц, скажешь тоже! Да кому я нужна?

— Если ты так о себе думаешь, то, конечно, никто не глянет. А на самом деле ты у нас красавица. Небось больные оборачиваются.

— Вер, ладно тебе…

— Сейчас наведем красоту, голову помоешь и посмотришь на себя! — отрезала Вера. И добавила: — Мам, я хочу девочку забрать из больницы. Она интернатская, никто к ней не ходит. Что скажешь?

— Из своей больницы? — удивилась мать. — Она что, того?

— Нет, просто очень одинокий, нелюбимый, непонятый ребенок.

— Вера, не выдумывай! Выйдешь замуж, родишь своих детей, сколько захочешь! А таких пациентов будут сотни — не тащить же всех домой!

— Ладно, проехали.

Закончив с покраской, Вера налила себе и матери чаю.

— Предлагаю тост, — сказала она, — за самую красивую в мире женщину.

— Скажешь тоже, — засмущалась мать, — я уже старуха. Пятьдесят скоро.

— Ну, во-первых, не скоро, а только через шесть лет, во-вторых, вспомни Наталью, Сенькину мать.

По лицу Дружининой-старшей пробежала тень — легкая и незаметная для любого, кроме Веры.

— Мама, что случилось? Что-то с Сеней? Ты что-то знаешь? Скажи, не молчи!

Мать тяжело вздохнула.

— Я не знаю, что с ним. Вер, мне надо тебе что-то сказать. Пообещай, что не обидишься…

— Да что случилось? Что?

Мать встала и скрылась в темной комнате. Через несколько минут она вернулась с пачкой конвертов.

— Вот, — и конверты веером легли на стол перед Верой.

— Что это?

— Сенины письма. Я попросила почтальоншу, чтобы она отдавала их мне.

— Но зачем?

— Я боялась, что ты бросишь меня и уедешь жить в Германию.

— Почему?

— Не спрашивай меня. Я не знаю. Много раз хотела о них рассказать. Но боялась, что ты не простишь мне того, что я сделала.

— Мама, не надо, — Вера взяла мать за руку. — Не думай об этом. Зато теперь у меня сразу много писем, и я знаю — с Сеней все в порядке. Я ведь переживала за него — люди с синдромом Дауна долго не живут.

— Ты правда меня прощаешь?

— Конечно, — Вера встала, обняла мать, прижалась к ее щеке. — Я люблю тебя. Что бы ты ни сделала, я буду тебя любить.

— Так уж и все…

Вера посмотрела на ее осунувшееся лицо.

— Мама, что-то еще случилось? С Катей?

— Я не знаю, что с ней, и по большому счету знать не хочу.

— Но почему? Не могу понять, что тебя так раздражает в ней? Отличная девчонка. Вот увидишь — она будет замечательной женой и матерью.

— На каждую замечательную жену и мать всегда найдется какая-нибудь… Ладно, хватит об этом, пошли спать.

— Ну нет. Раз начала, рассказывай. Я ведь уже не дитя неразумное — понимаю, что конфликт с Катей тебя мучает.

— Ничего меня не мучает, — буркнула мать.

— Не надо делать вид, что все в порядке. Я уверена — между вами что-то произошло. — Вера во что бы то ни стало решила докопаться до истины. По выражению лица матери она догадывалась, что письма Сени — только один скелет из материнского шкафа. Есть еще что-то более серьезное, мешающее ей спокойно жить.

— Не выдумывай.

— Это как-то связано с отцом? С его смертью?

Мать замолчала. Она молчала долго, Вере даже показалось, что она заснула.

— Знаешь, это ведь я убила твоего отца. Можешь теперь развернуться и уйти, как Катя, но я больше не могу. Я устала тянуть эту ношу одна.

— Что за глупости! Это было самоубийство, кризис среднего возраста…

— Да, кризис. Только он бывает у миллионов, а вены режут единицы. Этот кризис звался Анной Львовной. Ее в отделении никто иначе не называл, как Хирургиней, вроде как богиней или княгиней. А я была простой медсестрой.