Стать верным, или Опрокинутый ад

Старик: По-моему, вполне естественно полагать Бога, в Которого веруешь, исключительным. Апостол Павел, например, считал языческих богов демонами: мы знаем, что идол в мире ничто, и что нет иного Бога, кроме Единого (1 Кор. 8:4). А, придя в Афины, от изобилия капищ возмутился духом при виде этого города, полного идолов (Деян. 17:16). Но при этом похвалил граждан за их богобоязненность. И, став Павел среди ареопага, сказал: Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано «неведомому Богу». Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам (Деян. 17:22–23).

Бармен: Но почему бы не принять то, что Он и есть Один, но явился разным народам в разном обличии и под разными именами и понят был несколько по-разному? По-моему, постоянное стремление разных религий стать первыми среди равных – это только тщеславие, гордыня и прочее… Кажется, что первой и стала бы именно та, которая перестала делить человечество на верных и неверных…

Старик: Бог действительно открывается каждому человеку и каждому народу в меру его понимания сути Божественного. Мы младенцу не вкладываем в ум догматические тайны учения о Пресвятой Троице, но по мере его возрастания открываем их, а поначалу учим его только крестному знамению и краткой молитве: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!». И просвещаем его простым принятием бытия Бога как Троицы, в основном рассказывая о Сыне Божием Иисусе Христе. Но упростить свою веру и, простите, кастрировать её в угоду тем, кто почитает Бога просто Единым, мы не можем. Тайна Святой Троицы открыта нам Самим Богом!

Бармен: А остальным не открыта?

Старик: Мы, в отличие от эзотерических учений, не скрываем того, что нам ведомо, от других, и всякий желающий может это узнать, но не всякое человеческое сердце способно вместить эту тайну. Они, неспособные принять тайну троичности Бога, не готовы соглашаться с нами, и в этом – достоинство их веры. Если я не считаю свою веру исключительной, я – попросту неверующий человек.

Бармен: А почему другие не способны принять Ваших взглядов, если они, как Вы полагаете, настолько очевидны и верны?

Старик: Ты музыку любишь?

Бармен: Да.

Старик: Какую?

Бармен: Тяжёлый рок.

Старик: А я – классику.

Бармен: Моцарта и Баха послушать тоже можно.

Старик: А многие твои друзья любят Баха и Моцарта?

Бармен: Нет.

Старик: А рок?

Бармен: В основном попсу они крутят…

Старик: А ты можешь им так рассказать о Бахе и Моцарте, чтобы они их полюбили?

Бармен: Вряд ли поймут.

Старик: Понимаешь, мне очевидно, что и Бах, и Моцарт глубже и значимее любой самой замечательной рок-группы и тем более попсы, а для других – наоборот. Более того, для того, чтобы расслышать Моцарта, Баха, Бетховена или Брукнера, необходимо совершить некоторое усилие, вслушаться так, чтобы эта музыка нашла отклик в твоей душе.

Бармен: Для того чтобы расслышать рок, тоже требуются усилия. А для попсы практически никаких усилий не требуется.

Старик: Но в любом случае практически нет таких людей, которые вообще обходятся без музыки.

Бармен: Меня поразила одна из идей фильма «Кин-дза-дза», когда обитатели планеты Плюк, напрочь лишённые какой бы то ни было эстетики на своей земле, завороженно вслушивались в какофонию Скрипача…

Старик: Меня это тоже поразило. Конечно, это не может означать, что устроение души тех, кто слушает классику, лучше, чем у тех, которые слушают рок, и наоборот. Там же, в «Кин-дза-дза», показана ещё одна цивилизация, планеты Альфа, на которой всё эстетически изысканно, однако негожих людей превращают в кактусы… Но важно, что эстетическое чувство и религиозное чувство укоренены в природе человека.

Бармен: Те, кто слушает попсу в большинстве, – вполне приличные люди.

Старик: Важно то, что эстетическое чувство меломана более сложное. И также важно то, что оно требует усилий для постижения. Точно так же и в вере. А кто прав, рассудит только Сам Бог.

Бармен: Вы хотите сказать, что у верующего человека – особое устроение души?

Старик: Безусловно. Но был такой композитор – Дмитрий Кабалевский, который учил классике детей. И практически все его ученики её прекрасно воспринимали. То есть и вере научить можно.

Бармен: Понятно.