Статьи и письма 1934–1943

С. В. говорит об этом на основании собственного каждодневного опыта острых головных болей, мучивших ее с тринадцати лет. Она не считала их несчастьем в полном смысле слова, но как влияет постоянная боль на способность мышления, знала не понаслышке.

Мк 14, 36.

Иов 9, 23. По Масоретскому тексту и Вульгате. В греческом переводе Семидесяти толковников иначе. В русском Синодальном переводе: «пытке невинных посмеивается».

Оппозиция «естественного» и «сверхъестественного» имеет ключевое значение в антропологических рассуждениях С. В. «Сверхъестественное» живет даже в далекой от совершенства человеческой душе наряду, хотя и в борьбе, с «естественным». Сверхъестественная любовь в человеке – это любовь не замкнутая на земном, не эгоистическая, но та, которая через любовь к тварным существам восходит к Богу. Впрочем, опыт жизни показывает, что такая любовь у большинства проявляется лишь в виде весьма недолгих порывов и вдохновений. С. В. хочет сказать, что «сверхъестественная любовь» еще может сохранить в человеке во время несчастья теплое и светлое отношение к окружающему миру (например, к родным людям, к красоте природы, к невинности детства и т. п.), но на то, чтобы не презирать, не ненавидеть себя самого, ее уже не хватает. Так же несомненно, что на большой глубине несчастья человек теряет способность воспринимать красоту мира, будто у него отмирает какой-то отвечающий за это орган.

Т. е. в презрении, отвращении и ненависти к самому себе.

Гал 3, 13.

Вт 21, 23.

В оригинале употреблено слово déchirement, имеющее значения: 1) мука, терзание и 2) разрыв.

В оригинале: vibration.

В оригинале: au fond de la déchéance. Заметим, что C. В. обычно прилагает слово déchéance к разным формам социальной деградации, которая, согласно ее пониманию, является одним из определяющих признаков несчастья. Она ожесточает, огрубляет душу гораздо больше, чем физическое страдание.

Мк 15, 28; Ис 53, 12.

Лк 23, 34.

1 Ин 4, 8.

Во французском и других романских языках «любовь» (amour) и «дружба» (amitié) – родственные и близкие по звучанию слова, восходящие к общему латинскому корню.

Имеется в виду онтологическое расстояние между Отцом —

Богом-Самим-в-Себе, с одной стороны, и Сыном – Богом творящим, воплощающимся, «принимающим образ раба» (Флп 2, 7) и, наконец, страждущим – с другой. Спустя почти полвека богословская интуиция С. В. нашла отражение в стихах нашего соотечественника: «…Представь, что Господь в Человеческом Сыне // впервые себя узнаёт на огромном // впотьмах расстояньи: бездомный в бездомном» (Иосиф Бродский. «Представь, чиркнув спичкой…», 1989).

Здесь С. В. в очередной раз опирается на знаменитое изречение Августина, ставшее основополагающим для западного богословия Св. Духа. Он учил о Духе, как о «взаимной любви, которой любят друг друга Отец и Сын» (О Святой Троице. XV, 27).

Втор 6, 4; Ин 17, 11; Иак 2, 19; 1 Кор 8, 4; 1 Тим 2, 5.

Ср.: 2 Кор 5, 6.

Слова из гимна галльского поэта VI в. Венанция Фортуната «Pange, lingua» («Возвещай, язык…»), включенного в состав латинского богослужения Страстной седмицы.

Мф 6, 28.

Выше отмечалось использование С. В. августиновского понятия о Св. Духе как о Любви, связующей Отца и Сына. Но в данном месте выходит, что эта Любовь живет в душе не в виде благодатных (и при этом, по мнению западного схоластического богословия, тварных) даров, но нетварно и личностно. Кажется, будто С. В. переходит здесь на язык христианских мистиков Ближнего Востока и Византии. Если и не усматривать параллелей паламитскому богословию нетварных божественных энергий, то близость с мистикой Макария Великого или Симеона Нового Богослова несомненна.

Мф 16, 24; Мк 8, 34; Лк 9, 23. См. также примеч. 52 к статье «Формы неявной любви к Богу» наст. изд.

Мф 13, 32.

См. выше, на с. 310.

Еф 3, 18–19. С. В. цитирует свободно, может быть по памяти. На этом месте кончается текст статьи «Любовь к Богу и несчастье» в сборнике «Аttente de Dieu» («Ожидание Бога»). Следующая часть текста, дописанная по отъезде из Марселя, печатается по изд.: Q, p. 704–716.

Отмеченная С. В. высокая чувствительность к утрате «общественного лица», характерная для западного человека, русским свойственна в меньшей степени, поэтому нашему читателю ее слова могут показаться преувеличением. Но они точно характеризуют самосознание француза.

Это наименование апостолов, чем-то напоминающее атмосферу кружка Сократа, встречается в наиболее «эллинистических» по образу выражения Евангелиях Луки (Лк 12, 4) и Иоанна (Ин 15, 14).