Статьи из газеты «Вечерняя Москва»

Жена младше его втрое. Он работает над новой книгой, ездит на конгрессы, следит за современной словесностью. Я не в восторге, допустим, от политических взглядов Углова, и меня смущает его непримиримость. Но вот что он вовсе никогда не брал в рот алкоголя и всем не советует — это меня приводит в восторг.

Здесь я ему как врачу с восьмидесятилетним стажем, хирургу с фронтовым опытом, доверяю стопроцентно.

Хотя бы потому, что имею мрачный личный опыт — нет, не алкоголизма, Боже сохрани, но маний и фобий на почве утреннего похмелья. Оказалось, что мне пить нельзя вовсе. Да мне, собственно, и не хотелось никогда. Во всякой выпивке я ценил больше всего закуску. То есть когда бы не вечный — тоже надуманный, внушенный — страх перед сверстниками и коллегами показаться недостаточно мужчиной, недостаточно авантюристом и журналистом и пр., я бы вообще ничего не пил крепче кефира, от которого, кстати, испытываю эмоции куда более положительные, чем от алкоголя. И если в России нельзя директивно вводить сухой закон (о чем свидетельствует печальный опыт Горбачева и его крайне неудачного дебюта в большой политике), то ввести его для себя лично, по-моему, обязан каждый мыслящий человек.

Собственно, вся наша перестройка случилась из-за водки. Вся эта вакханалия, с внезапным и бессмысленным разрешением вещей, которые разрешать нельзя по определению. Разрешили национализм, воровство, бандитский рэкет (который одно время называли формой рыночной экономики, вполне себе цивилизованной охраной предпринимателя, «во всем мире так»). Разрешили врать направо и налево, ругать все советское, обожествлять все западное. Антисоветской ложью стали попирать советскую. Обожествили распад и лень, назвав их нормальной реакцией на семьдесят лет угнетения.

Коррупцию чуть ли не поощряли. А все почему? Потому что генсек Горбачев жаждал народной популярности. Он жить без нее не мог! Сначала ему показалось, что основой этой популярности станет борьба с водкой — Бог весть почему, наверное, шепнул кто-то, что главная проблема наша в пьянстве. А все остальное время он просто преодолевал мрачные последствия того своего первого эксперимента. И разрешал народу все — лишь бы любили, а прессе устроил вообще небывалую вольницу — лишь бы хвалили.

Нет, нельзя в России устраивать сухой закон. Потому что ненависть нашего народа к закону — любому, такой уж опыт жизни — даже сильней любви к спиртному. А уж когда они накладываются друг на друга — вообще пиши пропало. Нельзя запрещать распитие пива на улице, нельзя запрещать даже пивную рекламу — хотя у меня как гражданина и телезрителя все эти меры вызывают самое горячее одобрение. Просто этот запрет каждый должен ввести для себя лично: не пить пива на улице, не демонстрировать человечеству, какой ты крутой, несмотря на свои пятнадцать лет, не бить бутылки по случаю весны или просто праздничного настроения. Не дурманить себе голову дешевой и быстропроходящей эйфорией. Нельзя законодательно запрещать то, что относится только к сфере личного выбора, — но на уровне личного выбора я бы раз навсегда упразднил всякое спиртное. Потому что, по справедливому замечанию героя старой песенки Новеллы Матвеевой, — «Кто пьет без горя, тот его накликает, кто пьет от горя, тот его умножит».

Я бы, если честно, и рекламу водки не запрещал — потому что к рекламе наш народ относится немногим лучше, чем к законам. Водка все-таки лучше пива — в том отношении, что похмелье от нее тяжелее, а значит, и избавиться от нее легче. Кто раз как следует напьется, потом как следует поблюет, простите за выражение, да помучается утренним раскаянием, — тот все-таки имеет шансы увидеть реальное лицо алкоголизма, а не жизнерадостную его маску, медвежью или толстячью. Водка быстрей помогает понять, какая же это, в сущности, дрянь — любое спиртное, когда оно используется не в целях дезинфекции или согревания.

Россия давно уже привыкла, что водка в ней — универсальный смазочный материал. С ее помощью решаются проблемы, на улаживание которых в трезвом обществе ушли бы месяцы. Водка помогает вытерпеть неприятного собеседника, уговорить упрямую подругу или дать взятку нерадивому сантехнику. При этом обычно забывают, что подруга наутро испытает к вам стойкое отвращение (да и вы к ней, боюсь, тоже), неприятный собеседник в агрессивной стадии опьянения почти наверняка затеет с вами драку, а подпоенный и задобренный таким образом сантехник сделает с вашими трубами такое, что не разберутся трое трезвых. Мне возразят, конечно, что русская жизнь сама по себе чудовищна и человеку необходимо забываться. Но ведь если он продолжит забываться именно такими способами — шансов на изменение русской жизни в некоей перспективе не остается вообще! Вся наша жизнь очень похожа на опьянение, и в этом единственное объяснение русско-водочной мифологии. Любую новую идею мы приветствуем так же громко, беспорядочно и некритично, как выпивку.