Статьи из журнала «GQ»

И потому, когда я вижу самовлюбленного хама, нападающего на авторитеты не ради установления истины, а ради пиара за их счет, — я с трудом подавляю (а иногда и не подавляю) желание раздавить его ногтем; а Писарев, колотящийся о пушкинский памятник, вызывает у меня сострадание, хотя демонстрирует полнейшую филологическую и человеческую глухоту. Когда я вижу молодую, но уже весьма авторитарную звезду, рапортующую граду и миру о своих травмах во время «Ледникового периода», — а все вырученные деньги зато пошли на добрые дела! — я сочувствую жертвам этих добрых дел и хочу очистить благотворительность от этих ледниковых самопожертвований, а благотворительность кротких анонимов не вызывает у меня ничего, кроме преклонения. И наконец, когда я читаю какого-нибудь либерального и благовоспитанного публициста, который, так и чувствуется, упивается каждой своей фразой, причмокивая от удовольствия в особо наукообразных местах, — зови он хоть к самому белоснежному добру, я сочту это лучшим способом скомпрометировать добро. А честно ненавидящий себя и жаждущий истины бунтарь-одиночка скажет моей душе бесконечно много, сколь бы наивен ни был его слог. Писание для демонстрации эрудиции, милосердие для имиджа и филология ради птичьего языка — все это одного корня цветочки и одного поля ягоды; и если меня спросят, знаю ли я наконец, что такое фашизм, — я отвечу: да, знаю. Это действия, направленные исключительно на разрушение чужой идентификации и утверждение собственной.

Жалкий итог сорокалетних размышлений, скажет кто-нибудь, желая еще больше уважать себя. Дурак, отвечу я ему, читай с начала.

№ 2, февраль 2009 года

Кто съел оттепель?

В: Кто съел оттепель?

О: Адепты консюмеризма.

Несвобода, равенство, скотство

Консюмеристское общество оказывается парадоксально менее свободным, чем диктатура.

Все это — не о фильме Валерия Тодоровского «Стиляги», который, думаю, к марту уже перестанет быть актуальной темой. «Стиляги» — только повод, хотя и серьезный. К Тодоровскому-режиссеру у меня нет претензий, все это звучно, сочно и подчас смешно, хотя донельзя шаблонно; но в мюзикле — если он не гениальный, как Jesus Christ, а хороший, как Moulin Rouge, — как раз и должны участвовать шаблоны, ходячие штампы, и петь при этом надо что-нибудь неожиданное. Богемный художник с абсентом, жестокий импресарио, роковая красавица с чахоткой (у Лурманна). Коммунальный пролетарий в трусах и с баяном, комсомолка с либидозно-патриотической страстью в глазах, дипломатический сынок с коком (у Тодоровского). Я про другое — про главную подмену, которая и погубила эту картину, несмотря на весь ее успех у прибабахнутого кризисом среднего класса. «Стиляги» — последний продукт эры путинского консюмеризма, когда уже показалось было, что потребление — действительно главная задача человечества. Мир, кажется, чуть раньше нас очнулся от этого постиндустриального гипноза, но там и кризис начался за полгода до нашего.