Несомненно, некоторые не могут стремиться к большему, будет хорошо, если они и этого достигнут, но я адресуюсь не к ним. Я говорю тем, кто в большей или меньшей степени ощущает в своей душе творческую силу. Пусть они обратят свой взор в прошлое, но не отступают из уже завоеванной другими области тогда они увидят замечательный и непрерывно возрастающий прогресс искусства с начала его существования как такового; с пламенной и глубокой благодарностью они восхитятся темп художниками, которые, не довольствуясь путями, проторенными их предшественниками открывали другие, новые, и, наконец, они придут к решению, что более или менее обильные семена, посеянные создателем в их душах, могут давать новые всходы на животворной и свежей почве, под ярким солнцем и на широкой и свободной ниве...
Я скромно полагаю, что штудирование классических форм нашего искусства должно служить только обучению на их примерах порядку, уравновешенности, реализации (часто совершенной) некоего метода. Оно должно служить нам, дабы способствовать созданию других, новых форм, столь же блистательных; но однако не для того, чтобы делать из последних готовые кулинарные рецепты (разве что преследуется специальная задача).
Я позволил бы себе честно признаться, что в данном труде, который к моему удовольствию привлек мое внимание, тенденции и даже произведения новой музыки оцениваются с позиций, не всегда мною разделяемых. Я думаю, что в настоящее время искусство призвано создавать музыку такую же естественную, как импровизация; однако настолько уравновешенную и логичную, чтобы в целом и в деталях быть еще совершеннее, чем произведения классического периода, доныне представляемые как непогрешимые образцы.
Может быть, кто-нибудь подумает, что сказанное мною означает более или менее скрытое презрение к произведениям прошлого? Я был бы достоин сожаления, если бы это было так! И скажу даже больше: жалки те, кто, будучи ослепленными сверкающей красотой нового искусства, отвергают старое! Эти люди добровольно лишают себя утонченных наслаждений, порой, быть может, более интеллектуальных, нежели эмоциональных, но настолько значительных, что они усиливают удовольствие от современного искусства, когда открываются его более или менее прямые связи с искусством прошлого. Я пытался сказать, что наша профессия должна развиваться без абсурдных предубеждений, радостно, свободно... Разум должен быть только подспорьем для инстинкта. Он должен служить последнему, направляя его, придавая ему форму, обуздывая; но ни в коем случае не разрушать инстинкт, вопреки стольким непреложным правилам, заполняющим учебники.
Утверждение, что музыку нужно понимать, чтобы наслаждаться ею, — пагубная ошибка. Музыка не создается и никогда не должна создаваться для того, чтобы она понималась, а для того, чтобы воспринималась чувством.
Итак, я считаю, что можно приобрести знания в искусстве, по нельзя обучиться ему. Сколько людей пытаются догматизировать в искусстве, и они не только прискорбно заблуждаются, но вредят искусству, хотя со скрытым высокомерием делают вид, что охраняют его.
Пусть каждый следует своим вкусам и стремлениям. Вне зависимости от того, доставит ли он удовольствие другим или нет, сам-то он получит удовольствие... а это уже немало. У того же, кто получает удовольствие, упорно занимаясь своей профессией, есть больше возможности доставить удовольствие также и другим...
И в заключение: считаю, что художник вкладывает чувство в искусство бессознательно, но он не смог бы воплотить его, дать ему форму, не обладая в своей профессии сознательной и совершенно законченной подготовкой. Поэтому для того, кто собирается приступить к изучению музыкальной композиции, у меня не хватает слов, чтобы рекомендовать труд Хоакина Турины, который, несмотря на имеющиеся у меня с ним разногласия по отдельным вопросам, я рассматриваю как драгоценное завоевание национальной художественной культуры. Хорошо использованное, оно может принести богатые и обильные плоды.
НАША МУЗЫКА
Говорят, что некоторые набожные сеньоры из Мадрида намереваются открыть подписку, чтобы предложить берлинскому Сезару отлить из золота статую Мартина Лютера. В другие времена это известие было бы воспринято как плод воображения сумасшедшего1
, но в настоящий момент оно не является настолько странным и нелепым, как может показаться с первого взгляда. Мы присутствовали при случаях более необычных, вызванных мировой катастрофой, от которой зависела судьба каждого человека. И если так бывает в делах огромного значения, то можно ли удивляться, когда в маленьком мирке нашего искусства обнаруживается известная бессмыслица и мелочность?..