Статьи о музыке и музыкантах

Влияние Сезара Франка и некоторых его учеников на определенные группировки во французском музыкальном искусстве встретило противодействие со стороны дебюссистской реформы. Последняя представляет одно из наиболее выдающихся явлений в современной истории музыки благодаря последствиям, которые она имела не только в музыкальном искусстве Франции, но и во всей европейской музыке. В толковании этого явления я, в известной мере, расхожусь с точкой зрения Ж. Жан-Обри или лучше сказать, дополняю ее, ибо никто не придает дебюссистской реформе такого большого значения, как Обри, и никто сильнее его не восторгается автором «Пеллеаса и Мелизанды».

Я лишь намереваюсь доказать, что Дебюсси был и есть значительно большее, чем только реставратор чистой французской традиции, представленной Рамо и Купереном. Уже прошли те времена, когда для того, чтобы заставить почитать творчество Дебюсси, надо было, если можно так сказать, взывать о поддержке к именам, пользующимся солидной и повсеместно признанной репутацией.

То же самое происходило с вагнеровской реформой. Гений автора «Парсифаля» не мог быть представлен восторженной публике без поручительства, обеспечивающего ему доверие, да и сам Вагнер, несмотря на свою суверенную независимость, оказался вынужденным объявить себя продолжателем искусства, которое, в итоге, с его искусством имело очень мало общего.

Но так уж устроен мир: люди договорились обманывать друг друга... чтобы иметь возможность жить.

Разве мы не встречали много раз в критических исследованиях по искусству неумеренные восхваления определенных старинных произведений и высказывания, что некоторые их качества являются непререкаемыми образцами, тогда как в действительности они могут быть признаны лишь как достопримечательные опыты? Разве не доходило до утверждения, что то или иное место в той или иной классической симфонии, опере или оратории обладает эмоциональной силой во сто раз большей по сравнению с тем, что появляется на свет в нашу эпоху?

И я спрашиваю себя: говорится ли это с искренним убеждением? Не приведет ли такая сила внушения старинного искусства (из-за того только, что оно старинное) к тому, что некоторые люди в угоду прошлому станут отрицать осуществляемое в настоящем?

Я бы ответил: да... и нет.

Знания, когда они вызваны пристрастностью (пусть скрытой, но все же пристрастностью), весьма относительны. Речь идет об убеждении, которое породили ненависть, зависть, жажда разрушения всего, что создано людьми ныне еще здравствующими, и превосходство которых тем более непереносимо, чем оно выше. Ненавидят в такой форме потому, что приличия не позволяют выявлять это чувство иначе. И в итоге все это, в общем, ведет к обману, вплоть до того, что возникает видимость самооправдания...⁴

Прошу простить за пространное отступление.

Я говорил, что дебюссистская реформа представляет собой одно из наиболее значительных явлений, отмечаемых современной историей музыки. Многие, прочитав написанное, подумают, что, говоря о некоторых композиторах, испытавших прямое влияние эстетики и выразительных приемов Клода Дебюсси, я зачисляю их в разряд дебюссистов. Однако это совсем не то, что я хочу сказать. Существование этого явления (а оно действительно существует) имеет только относительное значение и даже... отрицательное.

Я принадлежу к людям, полагающим, что истинный художник никогда не должен вступать в ту или иную школу, какими бы выдающимися качествами она ни отличалась. По моему скромному разумению, индивидуальность представляет собой одно из первых достоинств, которое надо требовать от творящего художника. Но сможет ли тот, кто беспристрастно и с полной добросовестностью составляет суждение о современном новаторском движении в европейской музыке, отрицать, что творчество автора «Пеллеаса» могущественно определило исходную точку этого движения?

Я не скрываю от себя, что некоторые из самых видных современных революционеров следуют эстетике и иже определенным приемам, которые не имеют ничего общего с эстетикой и приемами Клода Дебюсси. Однако могли ли бы эти новейшие музыкальные средства употребляться так, как они применяются ныне, то есть систематически, упорно, широко, прежде чем Дебюсси, разорвав крепкие оковы, державшие музыку в заточении, дал ей полную свободу и доказал, что при этой свободе можно существовать с такой же логикой, уравновешенностью и таким же или даже с большим совершенством, чем в классический период?

Скажу даже больше: все эти художники, последовавшие за дебюссистской реформой в благородном намерении завоевать для искусства звуков новые формы и новые выразительные средства, возможно взяли в качестве основы для своих умозрений завоевания, которые во всех смыслах уже раньше осуществил Дебюсси. Поверьте, когда я говорю в таком роде, мною руководит только чувство строгой справедливости. Даже если бы музыка Клода Дебюсси была для меня невыносимой, то и в этом гипотетическом случае совесть художника и честного человека заставила бы меня сделать такое же заявление.