Статьи об Илье Кабакове

Картина, которая не соответствует этим требованиям, обычно считается образцом кича. Реабилитировать ее может лишь то, что она подается как цитата из истории искусства, как откровенный, осознанный кич или как фрагмент более масштабной структуры, что, собственно, и происходит в инсталляции «Где наше место?» Место картины оказывается местом частичной невидимости: картина лишь фрагментарно попадает в пространство инсталляции, ее общая композиция и сюжет остаются загадкой. Она, можно сказать, стыдливо выглядывает из-под потолка, прячась от глаз зрителей. Все, что остается от традиционной живописной картины, – это фрагмент «чистой», неизобразительной, немиметической живописи, соответствующей конвенциям модернизма. Фотографическое изображение, которое берет на себя все те функции, в которых отказано картине, явно не испытывает при этом ни малейшего стыда и не оказывается при этом в затруднительном положении, требующем каких-то дополнительных оправданий. Никто не упрекнет его в кичевости. Фотографии без труда попадают в художественные собрания, закрытые для аналогичных изображений, выполненных в технике живописи, поскольку такие изображения квалифицируются как кич. О том, сколь глубоки последствия этого перехода, говорит тот факт, что и живописная картина может многое себе позволить, если примет квазифотографический облик. Если фотореализм 1960-х годов еще можно рассматривать как стратегию, позволявшую наделить фотографический образ музейным достоинством, то теперь уже живопись пытается выжить, мимикрировав под фотографию.

Именно эту способность фотографии служить общепризнанным медиумом изображения простой и банальной жизни и тематизирует Кабаков в своей инсталляции. Все использованные им фотографии представляют собой документальные снимки, напрямую отражающие мир и потому внушающие спонтанное доверие. Кабакова в принципе интересуют художественное отображение и архивация простых бытовых вещей. Почти все его инсталляции представляют собой архивы тривиального, простого, будничного. В этом Кабаков видит основную задачу искусства: сохранить простые вещи и обеспечить им то признание, какого они лишены в жизни. Искусство, которое создает Кабаков, несет благую весть не особенным, гениальным и ауратичным вещам, которые и без того получают признание в большом мире, а вещам невзрачным, банальным и повседневным, обреченным на гибель и забвение в реальности, за пределами сферы художественного. И результаты искусства тем более эффективны и надежны, чем меньше эти вещи «заслуживают» сохранения, чем менее они заметны и привлекательны.

По той же причине Кабаков так часто подчеркивает значение художественного музея; в рассматриваемой здесь инсталляции он также интегрирует фотографии с изображением современного повседневного мира в среду, отсылающую к традиционным, дворцовым выставочным пространствам. Для хранения традиционного искусства, которое по своему виду всегда заметно отличалось от повседневного окружения, музей важен именно тем, что он предохраняет это искусство от разрушительной работы времени. Но, с точки зрения восприятия этого искусства, музей избыточен, а то и вреден, поскольку в нем теряется из виду контраст между художественным произведением и его повседневным, профанным окружением – контраст, который по сути и составляет главную особенность этого произведения. Напротив, произведение искусства, не особенно отличающееся от своего окружения, становится заметным только в музее. Именно в силу того, что в контексте современной культуры фотография является широко распространенной, безличной и многообразной практикой, в рамках которой любая индивидуальная художественная работа рискует остаться незамеченной и кануть в небытие, фотографии музейный контекст необходим. Только музей дает конкретному фотоснимку надежду на спасение и сохранение, шанс стать памятником своей эпохи, подобно тому как метод реди-мейда обещает банальным вещам вроде писсуара или сушилки для бутылок вечную жизнь в музейном пространстве.