Статист

— Да, он мне тоже об этом сообщил за пару минут до гибели. Но в глазах его уверенности я не прочитал. Думал, что показалось, а теперь знаю — нет. Вся его уверенность, решительность, убеждённость в своей правоте больше рассчитаны были на окружающих, а в душе он не был таким уверенным. Это я понял, когда смотрел видеозапись. Тем не менее, это не делает его человеком. Знаешь, я искренне восхищался его добрыми, поистине человеческими поступками, когда, например, он вытащил с того света своего водителя, пострадавшего при покушении на него, а также семьям погибших сотрудников оказал существенную помощь. Давид ремонтировал школы, дороги, вложил немалые деньги в местный театр. Но делал он это исключительно для своего имиджа. Здесь почти все считают его чуть ли не святым. Разумеется, за исключением конкурентов. Впрочем, о конкурентах Гриневский тоже позаботился. Большую часть он просто уничтожил, а остальных либо поглотил вместе с бизнесом, либо вынудил покинуть насиженные места. Та мелочь, что осталась, опасений у него не вызывала. Он даже содействовал ей, проведя реконструкцию Центрального рынка. И торгашам удобно, и ему выгодно — рынок-то под ним остался. А как он прибрал к рукам самые лучшие предприятия города! Например, мебельную фабрику Гриневский приобрёл, не заплатив ни копейки бывшему хозяину. После сделки тот бесследно исчез.

— Откуда ты всё это знаешь? — в голосе Людмилы прозвучали нотки досады и удивления. — Когда Давид создавал свой бизнес, тебя здесь и близко не было. Ты то учился, то служил.

— Не забывай, дорогая, что я был личным телохранителем Гриневского и много чего видел и слышал. Не скрою, я, как и многие другие, некоторое время пребывал под его обаянием, поэтому не сразу стал делать правильный анализ его поступкам. Да и права ты: меня здесь не было, когда на крови строился бизнес Гриневского. В душе я даже оправдывал Давида — в девяностые не было святых, каждый выживал как мог. Не Гриневский, так кто-нибудь из конкурентов подмял бы под себя полумиллионный город. Этот хоть что-то полезное сделал для людей, а другой неизвестно ещё, как вёл бы себя на его месте. Я не склонен демонизировать своего бывшего босса, но и закрывать глаза на то, что о нём знаю, не могу. Поэтому я хочу, чтобы ты не наследовала его дело, а ушла от Гриневского ко мне раз и навсегда.

— Ты хочешь, чтобы я сидела дома и варила тебе борщи? — Людмила в удивлении вскинула свои красивые брови.

Роман растянул в улыбке губы и шутливо ответил:

— Это был бы идеальный вариант, но боюсь, ты разучилась готовить.

— Да я особо никогда и не отличалась кулинарными способностями.

— Это правда, — не мог не вставить колкость Криницын.

Женщина, пропустив обидные слова мимо ушей, продолжила:

— А теперь это просто невозможно. Не моё это — торчать на кухне и заниматься стряпнёй, когда можно вкусно поесть в приличном ресторане или нанять хорошую кухарку, как это делал Давид.

— Опять Давид! Вот видишь, он стоит между нами, хочешь ты того или нет.

— Ну перестань, Рома. Я просто привела тебе его в качестве примера. С таким же успехом могла сказать о ком-нибудь другом. Ну не вижу я себя в качестве кухарки, ты уж извини!

— Да разве я на этом настаиваю? У тебя есть твоя адвокатская контора. Тебе этого недостаточно? Брось всё, уйди в чём есть! Вот как сейчас, что на тебе — в том и уйди. Проживём!

— А чем будешь заниматься ты?

— Готов пойти к тебе простым охранником. Буду на дверях стоять, как швейцар, и отсеивать посетителей.

— Ты всё смеёшься, — грустно вздохнула женщина.

— Нисколько! — поспешил заверить Роман. — Сейчас я как никогда серьёзен. Жизнь научила меня обходиться малым. Помнишь песенку из мультика: «Нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы»? Это про меня.

Людмила, потрепав за жёсткие волосы мужчину, грустно произнесла:

— Такой большой, а всё ещё в сказки веришь. Где эта свобода? В нашем мире нет её и быть не может по определению. Разве что уехать в какую-нибудь глухомань.

— Тоже мысль! Я готов.

— А я не готова. По крайней мере, сейчас не готова.

— Хорошо, я подожду. А когда тебе всё обрыднет, мы снова будем вместе. Только долго не тяни, нам ещё детей рожать надо. Сама понимаешь, мы уже не слишком юны.

— С этим у меня большие проблемы, Ромочка. Не будет у нас детей.

Роман снова вскочил на ноги и, заикаясь, спросил:

— П-почему н-не будет?

— Выкидыш у меня был, почистили меня основательно, — почти равнодушно ответила Людмила.

— К-когда это было?

— Когда ты в госпитале лежал.

— П-почему не сказала?

— Чего ты вдруг заикаться стал? — Людмила с сочувствием посмотрела на взволнованного не на шутку бывшего мужа. — Это дела давно минувших дней. Ты ранен был, но сначала сообщили, что погиб, — перепутали с другим бойцом. Вот у меня и приключилась истерика на третьем месяце беременности. Меня саму еле спасли. Мы с твоей мамой решили тебя не волновать. Я откладывала серьёзный разговор с тобой до лучших времён, а потом как-то в этом отпала необходимость. Теперь ты это знаешь, и мне даже легче стало.