Статист

Зинаида Сергеевна всплеснула руками и запричитала:

— Господи, да что ты такое говоришь! Как же я буду жить без тебя, сынок? Зачем ты мучаешь меня такими словами? И вот так он каждый день! — обратилась она к Роману. — Уже месяц мне говорит одно и то же: помру, помру. Каково матери такое слышать?

Криницын повернулся к женщине и ласково попросил:

— Тёть Зин, сделайте чайку, пожалуйста, а мы поговорим по-мужски со старым другом.

— Чаю? — не совсем уверенно произнесла Зинаида Сергеевна. — С мёдом?

— Обязательно.

— И с пирогом?

— Прекрасно! И, если можно, какого-нибудь бульончику моему другу.

— Хорошо. Я сейчас. Не буду вам мешать — беседуйте, а я чайник поставлю.

Когда женщина вышла, Роман повернул голову к Геннадию, наклонился совсем низко над ним и, глядя в его широко раскрытые глаза, строго произнёс:

— Я тебе вот что скажу, мой юный друг. Маму обижать я тебе не позволю и подохнуть тебе не дам — даже не надейся! Понадобится — отвезу в клинику, где тебя будут кормить принудительно через зад. Ты этого хочешь?

— Т-ты чего? — плаксиво прогнусавил Генка.

— Ничего! — ещё строже воскликнул Криницын. — Не хочу, чтобы мой лучший друг превратился в растение. Ты вспомни, кем ты для всех нас был! Мы же все на тебя равнялись. Мы подражали тебе. Мы тебе в рот заглядывали, что ты скажешь. А ты теперь несёшь всякую хрень. Прекрати нытьё и становись тем Генкой, какого мы знаем и уважаем.

Геннадий выдернул свою ладонь из рук Романа, потом попытался сесть, но у него это не получилось.

— П-помоги, — простонал он. А когда с помощью друга ему удалось сесть, опираясь на подушки спиной, он жалобно произнёс: — Врачи сказали, что мой мозг сильно п-пострадал. Н-необратимые последствия кислородного голодания. Я сам это с-слышал. Один так и сказал д-другому: «Т-так и останется н-на всю жизнь д-дурачком».

— Сам он идиот! — Роман сердито хлопнул себя по коленям. — Мы с тобой разговариваем, и я что-то не заметил, что у тебя проблемы с общением. Разве что заикаешься немного, но я знавал заик и похуже. Просто тобой не занимались настоящие специалисты. Да и за семнадцать лет медицина не стояла на месте.

— С-сколько? — на лице Геннадия отобразился страх. — Ты хочешь с-с-сказать… Н-нет!

— Что тебя так напрягло? — удивился Роман. — Ты знаешь, какой сейчас год на дворе?

— Нет.

— А сколько тебе лет?

— С-сколько?

— Столько, сколько и мне — тридцать четыре. Мы ведь одногодки.

— Да?

— Да. Ты просто зациклился на своей проблеме, не работал над собой. А мама не смогла тебе помочь. Время было трудное тогда — бардак в стране и отсутствие денег. О нормальном лечении не могло быть и речи. И жизнь отшельника — плохой выбор, несмотря на чистый воздух и парное молоко. Тебя вырвали из привычного круга общения, и ты потерялся во времени. Я, конечно, не врач, но я убеждён в своей правоте. И будь уверен: я поставлю тебя на ноги.

— Ты быстро говоришь, я п-плохо понимаю т-тебя, — замотал головой Геннадий. — Не т-торопись.

— Извини. Разволновался я. Буду говорить спокойно. У тебя есть компьютер?

— Ч-чего? — Генка сделал удивлённые глаза, не понимая, что от него хотят.

— Понятно, — тяжело вздохнул Роман. — А телевизор смотришь?

— Н-нет! Он меня р-раздражает.

— Я тоже почти не смотрю его. Но нужно же знать, что делается в мире.

— З-зачем? Мне это не надо. Л-лучше расскажи о себе.

— Что рассказывать? После окончания училища сразу попал на Кавказ, потом снова прошёл обучение в одном серьёзном заведении и уже не вылезал из горячих точек, пока не уволили. Сейчас работаю в охранном агентстве. Платят хорошо, работа непыльная. Вот так и живу.

— А семья, д-дети?

— Женился перед самым окончанием училища. Детей так и не нажил. Развелись несколько лет назад, но теперь есть шанс снова сойтись с этой женщиной. В общем, нормально живу.

— А я вот д-давно не живу, — равнодушным тоном сказал Геннадий.

От этих слов у Романа защемило в груди. Нахлынувшая жалость к другу стала мешать дыханию. С трудом подавив волнение, он произнёс:

— Не говори так. Мне доводилось видеть ребят без рук, без ног, без глаз. Но они не сдались. Каждый нашёл себе дело по душе. И живут. Понимаешь, живут! А у тебя руки, ноги, глаза на месте…

— А голова! — сердито перебил Криницына Генка. — Т-ты же не з-знаешь, что у меня творится в г-голове. П-половина мозга умерла, а д-другая половина издевается надо мной. Я к-каждый день ныряю в озеро, ч-чтобы достать для Галки кувшинки с того берега. И я их д-достаю. Много, так много, что они м-мешают мне плыть. С-судорога с-сводит ногу, но я не бросаю цветы, я х-хочу удивить Галку. Потом с-сводит вторую ногу. А я всё равно не м-могу бросить цветы. Как же я вернусь без ц-цветов? Галка стоит на берегу, улыбается и машет мне р-рукой, а я м-машу ей букетом и г-глотаю воду. Потом темнота.

— И угораздило же тебя полезть за этими чёртовыми цветами! — с досадой воскликнул Роман. — Неужели так важно было перед Галкой выпендриться?

— Нравилась она мне очень, — с тихим вздохом ответил Геннадий. — Х-хотел совершить для н-неё поступок. А она ни разу ко мне не пришла. Ты не видел её п-после?