Статистике вопреки

— Тебя какая вошь под хвост укусила?

— Никакая, — надулась я. — Не моя вина, что ты такой же ограниченный, как… — мозгов оборвать себя на полуслове у меня хватило. Всё-таки унижать Орлова я не планировала, всё ещё веря в то, что рано или поздно он прозреет.

— Как кто? — подбоченился Орлов, хмуро глянув на меня. В его взгляде читалось такое недовольство, что я невольно растерялась. Это была наша первая ссора, и что с ней делать, я не знала.

Смущённая происходящим, я первая разорвала зрительный контакт, виновато опустив голову вниз.

— Никто, — тихо пробормотала себе под нос.

Лёша немного помолчал, после чего предложил:

— Ладно, давай не будем об этом.

Он просидел у нас ещё пару часов, хотя обоим явно было неловко. Я предпочла сбежать к маме на кухню — помогать ей с ужином и мытьём посуды, Лёшка же остался развлекать моего папу, с которым они до сих пор умели вести часовые разговоры. 

Мама поняла всё сама, без лишних вопросов.

— Алечка, — мягко заметила родительница. — Он просто вырос…

— А я?! — против своей воли воскликнула обычно сдержанная я.

Инесса Робертовна ободряюще улыбнулась и ласково погладила меня по голове:

— А у тебя свой путь…

***

Что такое свой путь, я так и не поняла, но поверила маме на слово, пытаясь примириться с тем, что в жизни Лёшки появился кто-то ещё. У него и до этого было много друзей, но наша дружба всегда находилась на каком-то особом уровне, как если бы она была всегда и ничто не способно было её развести, словно мы приходились друг другу… родственниками. Последнее открытие мне не понравилось. Уж в сёстры к нему я точно не стремилась, но и роль, занимаемую в его жизни, резко перестала понимать.

К концу десятого класса мы вдруг пришли с неожиданным пониманием, что наше общение зашло в тупик.

Раньше мы всегда выезжали за счёт взаимопомощи и поддержки, но Лёшка вдруг без всяких предпосылок стал стремиться к самостоятельности и на любые мои попытки помочь ему с учёбой или же выбором будущей профессии небрежно отмахивался, стоя на своём: “Сам разберусь”.

Я всё чаще стала видеть его с Риткой, и не только у нас "на районе". Орлов после уроков — а то и вместо — стал приезжать к нам в гимназию. Сталкиваясь у ворот, мы неловко кивали друг другу, и я спешила уйти прежде, чем увижу их обжимания с Анисимовой. Своё поведение я объясняла тем, что у меня и так было слишком много дел, чтобы тратить своё время на всяких там…

Таким образом, наше общение так или иначе практически сошло на нет. С Лёшкой мы морозились почти год, в течение которого я успела в полной мере познать степень своей изолированности от людей. Я уже пребывала в том возрасте, когда родители были не в состоянии компенсировать мне недостаток общения. С “новыми” одноклассниками всё также не клеилось: не ругалась с ними, и на том спасибо. Знакомые из многочисленных кружков были слишком “тихими” и не способными удовлетворить мою потребность в новых эмоциях. А подойти первой к Орлову попросту не хватало духу, поэтому я предпочитала надменно проходить мимо в моменты наших редких встреч.

Я слишком привыкла его считать своим, без всяких лирических и романтических настроений, и смену его жизненных приоритетов восприняла как личное предательство.

— Аль, да позволь ты Алексею жить своей жизнью, — иногда вступался папа за своего бывшего протеже.

На что я лишь презрительно хмыкала. Масла в огонь подливал цветущий вид Анисимовой, которая, как мне казалось, периодически кидала в мою сторону победоносные взгляды.

Всё изменилось зимой одиннадцатого класса, когда одним холодным февральским вечером родители уехали в деревню к вековой маминой тётке, которая, несмотря на свою глубокую старость, отказывалась переезжать в город.

На часах была почти полночь, когда я, воспользовавшись отсутствием взрослых и их контроля, отрывалась по полной, читая Рекса Стаута едва ли не до самого утра, уж больно мне нравился аналитический ум Ниро Вульфа и, чего уж греха таить, обаяние Арчи Гудвина.

Сначала по квартире разнеслась пронзительная трель звонка, почти сразу же сменившаяся громкими и хаотичными ударами в дверь. Испугалась, нервно подпрыгнув в глубоком отцовском кресле (читать я предпочитала в профессорском кабинете — да-да, был у нас и такой пережиток прежних времён).

К двери я кралась аки начинающий ниндзя, делая шаг и прячась за каждый косяк, усилием воли убеждая себя в том, что Арчи Гудвин вряд ли спасовал бы перед такими мелочами.

В глазке обнаружился Лёшка, отчего-то шатающийся из стороны в сторону и для устойчивости держащийся за нашу ручку. Я замерла, наблюдая за ним и не зная, что мне делать.

В конце концов он сдался и… перестав ломиться в закрытую дверь, буквально уселся на пол, уперевшись спиной в единственную физическую преграду, разделяющую нас. Сначала я было подумала, что он просто ошибся направлением и вместо родительского дома неверные ноги привели его к нам. Но вдруг Лёшка нетвёрдым голосом сообщил:

— Альбинка, я слышу, как ты дышишь.