На высоком мысу, возле реки Сакмары, на расстоянии тридцати вёрст от Оренбурга, раскинулся Сакмарский городок. Крепостица Оренбургского казачества. Среди красивых и хлебородных мест. Среди богатых зверем и вольными припасами лесов. Несмотря на светлый день, вся округа замерла в тишине. Все жители, общим числом семьсот шестьдесят, кроме совсем малых и совсем старых, а также убогих, стояли на центральной улице. Возле главной станичной избы. Все сто пятьдесят дворов казачьего городка встречали «Императора Петра III». Люди стояли насупившись, не зная, чем всё это закончится. Бабы-казачки молчали, прижимая детей к подолам. Старухи собрались в сторонке, перешёптываясь. Казаки нервно топтались с одной ноги на другую, крякая и потирая бороды. Тут же стоял и местный батюшка с иконами и в облачении. На дворе был октябрь. Не вольготно было на улице, холодно. Вчера вечером в городок прискакали атаманы царя, с охраной. Объявили указ, на казачьем кругу. Дали право подумать до утра, с кем казаки? Кому подчиняться будут? Губернатору и Императрице Екатерине или «Императору Петру III»? Казаки на кругу подумали, поспорили до хрипоты и решили принять великую руку «Императора». Екатерина далеко, а он рядом. Норов у него строгий, чуть что – так виселица. Атаманы предупредили, что если не подчинятся, тогда пусть готовятся на тот свет. Никого в живых не оставят. Особого выбора и не было!
– Едут, едут! Император впереди! – закричал дозорный, прискакавший на коне к станичной избе.
Тотчас запели колокола, извещая о прибытии высокого гостя. Появился Пугачёв, с ближней охраной и атаманами-полковниками. Народ снял шапки и поклонился. Пугачёв начал сходить с коня, с помощью двух ближних казаков охраны.
– Слава государю! – крикнул кто-то из толпы, и народ пал ниц.
Физически крепкий и коренастый человек, около тридцати лет, подошёл и остановился вблизи выборных старшин. Был он среднего роста, строен и широкоплеч. Жилистые руки заканчивались крепкими, привыкшими к воинской науке, кулаками. Волосы пострижены в кружок. Властное и строгое лицо, с выражением плутовского задора, было приятным. Бегающие и пытливые глаза осматривали присутствующий народ. Одежда его отличалась от прочих сопровождавших казаков. Имела вид не уральский, а донской. На ногах красовались сафьяновые сапожки жёлтого цвета. Вначале старшины заробели, не увидев на его одежде царских знаков. Но затем, подумав и переглянувшись, рискнули.
– Отведай, государь, хлеб-соль. Прими нас под свою руку. Верны будем тебе, – сказал священник Иван Михайлов,[116]
один из выборных, подойдя к Пугачёву.– Вставайте, детушки. Как ранее отцы ваши служили отечеству, так и вы мне, Императору Петру Фёдоровичу, послужите. Во всех винах прощаю вас и жалую своей любовью, – поприветствовал народ Пугачёв, потрогав правой рукой чёрную бороду с проседью.
– Прошу, батюшка, на обед. Отведай чем Бог послал. Недалече, у отца местного атамана, – пригласил священник.
– Что ж не отведать, отведаем. Что, господа, поедем или нет? – уточнил Пугачёв у ближних полковников.
– Что же, батюшка-Император, не отведать, коли приглашают от души. Надо идти! – ответил Максим Шигаев, он же граф Воронцов.
– Уговорили, только войскам дайте наказ. Пусть переходят речку Сакмару и становятся полевым, походным станом на другом берегу.
Весело гуляли весь остаток дня. Ближние атаманы, которые при народе оказывали царские знаки внимания Пугачёву, в домашней обстановке не стеснялись. Пили и отдыхали вольно. Сидели за столами в одних рубахах, называли «Императора» Емельяном. Обнимали его и трепали за плечи. Иногда и подвергали наказам и критике. За всё это время, Емельян Иванович, миловал и жаловал хозяев. Однако и без казусов не обошлось. Узнав, что часть казаков из Сакмарского городка ушла в Оренбург, а часть спряталась неизвестно где, дюже разозлился. Приказал схватить отца атамана и на утро казнить. Однако к утру отошёл в своём гневе и всех простил. Человек шесть за различные прегрешения лишил жизни на берегах башкирской реки Сакмары, что в переводе на этот язык означает: «Слушать». Кого повесил. Кого приказал расстрелять. На следующий день «Император» приказал сделать обход войск. Вдруг при обходе к нему подошёл старый и сутулый невзрачный мужичок, со рваными ноздрями и клеймами на лице. Волосы его были спутаны. Одно ухо изорвано и имело необычную, для облика людей, форму. Одежда на худом и измождённом теле превратилась в лохмотья. На ногах еле-еле держались изношенные и рваные лапти. Только глаза выдавали в нём битого жизнью человека, уверенного в себе, не сломленного тяжёлой жизнью загнанного зверя. Посмотрел вокруг и вдруг смело и живо, для своих лет, низко поклонился.
– Выслушай, батюшка-государь, прими исповедь! – смело и нагло сказал человечишка.
– Что за человек? Кто таков будешь? Откель? – уточнил «Император» удивлённо.