«Жизнь я начал в вотчине архиерея Митрофана, что в Тверских краях. До пятнадцати лет отцу да матери помогал по хозяйству. Потом по оброку в Москву меня отправили, извозом заниматься. Там я и сошёл с крестьянской дорожки. Нашли меня люди лихие и приучили к лёгким деньгам. Обучили, новые друзья-товарищи, грабить по ночам. Я пьяненьких бар, богатых да упитанных, к себе приглашал, в колясочку, потом куда надо и подвозил. Там друзья-товарищи удавочку на шейку купцу какому или другому богатею, и в воду. Всё, что было при нём, всё наше. Жили хорошо и сытно. Пьяненькие богатеи не заканчивались, одного удавим, другой подвернется. Охота долго продолжалась, нагулялись и наохотились вдоволь. Жаль, поймали со временем. Назвался я солдатиком, что бы на каторгу не идти. Бит был много, жестоко и сильно. После исправления такого, оправили меня в солдаты, дослуживать. Только я же не солдат, зачем мне служба. Я волю люблю. Сбежал я, спрятался в родных краях. Жил, где придётся вначале. Года три власти за нос водил. Забыли про меня. Потом, вроде бы к нормальной жизни вернулся. Да только не повезло мне. Лошадку решил выменять на пожитки, да обвинили меня в краже животины этой. Кнутом опять били и отправили в местные края на вечное житьё. Поселился в Бердской слободе. Женился на хорошей бабе, Анне Ивановне. Сына прижил. На всех заводах в округе работал, по найму. Да только, знамо же, что трудом счастливую жизнь не заработать. Графья да бароны, всякие вельможи и сами когда-то грабили. А теперь праведные. Решил и я потрудиться, как они. Опять по дорогам деньги начал собирать, у богатого люда. В пятьдесят четыре года от роду, поймали меня на очередном деле. Опять кнутом били. Но того зверства мало судебным показалось. Ноздри мне вырвали и клеймили лицо. Сделав это, судейские, направили меня сначала в Тобольск, потом в Омскую крепость, в каторгу. Оттудова бежал я. Но пойман был возле Сакмары казаками. Где меня опять били кнутом. А исходя из того, что всё, что можно, уже было вырвано давно, постановили оставить в остроге вечно на работы. С прошлого года сижу, с крысами тюремными милуюсь и дружу!».
– А чего бежал? Чего не хватало, в каторге? – спросил Пугачёв, улыбнувшись и поглаживая седеющую бороду.
– Так жена, любимая, у меня здесь, в Бердах, и сын родной. Десять лет пареньку малому будет. Как я без родимых сгину? Так бы не сбежал. А зачем? В остальном, в каторге, всё хорошо. Бьют вовремя, мордуют как положено. Нары имеются. Лохмотья с дырами, для воздуха, у каждого арестанта. Это для жизни в помощь. Если жрать не дают, так это же ради людей. А то вдруг затолстеет кто, из сидельцев, ненароком, двигаться перестанет. Кандалы таскать не сможет, – смело ответил каторжный старик.
– Балагур! Накормите его покуда. Письмена эти на столе оставите, до моего возвращения. А я пока в степь, на лошадях побегаю с молодыми казаками. Прибуду – призову к себе опять. Желаю поговорить с тобой. Интересная у тебя жизнь. А сейчас дела есть, – подвёл итог «Император».
После этого шепнув на ухо одному из казаков что-то тайное, направился к табуну коней, которые паслись недалеко от лагеря. Вслед ему раздался весёлый хохот казаков, которые продолжали слушать байки вечного сидельца Хлопуши.
Глава 5 Марьина Роща. Мастер Чан
С некоторых пор Евграф Михайлович увлекался китайскими боевыми искусствами. Вот и сейчас, Тулин направился к своему приятелю и учителю одновременно. В определённые дни он принимал уроки науки побед, над противником, без оружия. Уи, по-китайски. Таким словом назывались все боевые науки и искусства в этой далёкой восточной стране. Сыщик решил кое-что узнать по своему расследованию. Тулин подумал, что мастер Чан дома и не обидится, если он появится неожиданно, без приглашения. До вечера, когда должны были прибыть помощники с информацией, было достаточно времени.