Статуи из песка

То, что я испытывал к этой девочке, вовсе не было романтическими чувствами, скорее, это было огромное сочувствие и глубокая грусть. У нее не было вообще никаких вещей. Я дал ей свою футболку и разбавленный водой лимонный шампунь. Смотря на эту девочку, мне хотелось положить к ее бледным ножкам целый мир, потому что она этого заслужила, как и никто из нас. Такая милая и печальная. Что она сделала ? Она еще слишком маленькая для всего этого. Если бы была возможность, я забрала бы ее боль на себя, чтобы не встретить ее в этой чертовой больнице. Через пару дней, когда девочка-солнышко немного адаптировалась, она рассказала, что сделала порез на руке кухонным ножом, после ссоры с родителями. Рана оказалась больше, чем она рассчитывала и кровь не останавливалась. На ее крик прибежал отец и вызвал скорую. И все это произошло в тот самый вечер, когда ее привезли.

Несчастная принцесса писала записки отцу и, когда он приехал, попросила медсестру передать их адресату. В них девочка просила забрать ее. Это и было ошибкой, из-за которой ее госпитализацию продлили. Свободно говорить о больнице, находясь в ней, невозможно. Все записки читаются, разговоры с родственниками происходят только через окно, при том, что вне зоны видимости рядом всегда будет стоять кто-то из работников.

Каждое утро адекватных детей водили к врачу. Он осматривал нас и задавал вопросы. По его решению продлевали срок "лечения", выписывали лекарства и увеличивали дозировки. С первого дня он говорил мне, что выпишет через двадцать один день после поступления.

Мы с солнышком часто рисовали вместе, карандаши стачивались, но, хотя точилок было не достать, нас это не останавливало. Одна воспитательница дала нам точилку, но по глупости мы ее потеряли. На каждой странице были записаны числа от одного до двадцати одного. И каждые сутки цифра зачеркивалась.

20 – Двадцать один минус…

Из-за лекарств и режима дня время шло катастрофически быстро. Когда я зачеркнула последнее число, то на утреннем осмотре спросила, когда меня заберут. Врач посмотрел на меня так, будто я говорила ему что-то очень странное.

– Я не собираюсь вас выписывать.

В тот момент мой мир раскололся пополам. Заплакать было нельзя, и я просто со всей силы прокусила внутреннюю сторону щеки. Во рту появился вкус крови.

Во время одной из прогулок, меня забрал психолог. Я видела её только после приезда. Она дала мне тест на который мне пришлось отвечать "правильно". После него она, зная о ситуации в моей семье, сказала, что я могу стать ее приемной дочерью, так как подхожу под ее стандарты. Номер сохранился и сейчас. Была лишь одна проблема, мать не лишили прав.

Семья была признана благополучной.

21 – Оставь меня, умоляю.

Телефон мне отдали по возвращении. А антидепрессанты пришлось пить ещё три месяца после госпитализации.

Я пробыла в центре по реабилитации шесть месяцев. Начала писать стихи, песни и картины. За это время ко мне ни разу не приехали.

На один месяц из этого срока пришлось уехать в другой центр. Условия чуть похуже, но в целом неплохо. Там я познакомилась с девушкой с которой общаюсь до сих пор. Когда мы с ней по обыкновению рисовали в беседке, мне пришло сообщение от матери в котором она сотый раз просила меня вернуться. Через пару минут стало тяжело дышать и я предупредив подругу отправилась в комнату отдохнуть. Уже на месте дышать стало невыносимо и шея перестала слушаться. Голова откинулась назад и мне стало очень страшно. Я изгибалась от боли и на могла ничего сделать, полагая что голова сейчас просто оторвется. Оставленная мной подруга, пришла проверить меня и жутко испугалась, увидев мои страдания. Она позвала психолога и та успокаивала меня до приезда скорой помощи.

В середине сентября меня отправили на ПМПК (комиссию, которая должна была определить здоровый я ребенок или должна учиться по облегченной программе). После этой комиссии меня поставили перед выбором. Следуя первому варианту, меня отправляли в лечебный интернат. Второй заключался в том, что я соглашаюсь на возвращение домой. Я выбрала второй вариант. На это была масса причин. Начиная с того, что круглая отличница, отправляясь в лечебный интернат, перечеркнула бы все эти труды. Вторая причина – мать в мое отсутствие тратила всю мою пенсию на себя (как и всю жизнь) . Если раньше она хотя бы на словах кормила и поила меня, сейчас и этого ей делать не приходилось. Я смирилась с тем, что мне не давали карманных денег. Смогла принять даже то, что мне не покупают вещи, и все приходится донашивать за сестрой или вообще чужими людьми. Но такую несправедливость терпеть была не намерена.

22 – Заново.

Меня забрали домой. Мне потребовалось какое-то время, чтобы узнать его. В жилище вернулась совсем не та девочка, которая оттуда уезжала, но и обстановка не осталась прежней.

– Почему повсюду так грязно ? – спросила я, рассматривая горы одежды, грязную посуду на столе и разбросанные бутылки.

– Наверное, убирать некому, – наигранно улыбнувшись, сказала мать.