Ставка больше, чем фильм. Советская разведка на экране и в жизни

Поначалу Татьяна Михайловна добавила в эту сцену ещё и маленького сына, но на репетициях стало ясно — малыш переключает на себя внимание и нужного накала «диалог» героя с любимой не достигает. Однако след первоначального замысла в картине остался — Лиознова использовала несколько кадров, где Штирлиц, облокотившись на барную стойку, играет цепочкой, к которой в виде брелока прикреплен крошечный плоский диск. В задуманной сцене у мальчика был игрушечный клоун с медными тарелочками в руках, одна отрывалась, мать подбирала её с пола и оставляла на блюдце, а Штирлиц после их ухода умудрялся эту тарелочку незаметно забрать со стола. Сцена целиком ушла в корзину, остался только брелок, который зрителю уже ничего не скажет.

Сцена в «Элефанте», пожалуй, самая пронзительная в фильме. А по мнению самой Лиозновой, ещё и гениально сыгранная. Причём не только Шашковой и Тихоновым, но и Евгением Лазаревым, которому досталась самая сложная роль в этом эпизоде — мидовца-сопровождающего. Актёр потрясающей органики, он всё сыграл буквально спиной, сделав своего героя не фоном для дуэта, а полноправным участником трио. И режиссёр, и консультанты картины отдавали себе отчёт в том, что этот эпизод балансирует на грани допустимого. Да, такие встречи действительно устраивались, но обставлялись иначе, а тут всё происходит так, что, если бы за Штирлицем велась слежка, встреча неизбежно кончилась бы провалом.

Преданная соратница — на чужбине, верная и любящая жена — на родине. Для настоящего мужчины не так уж мало. Но Лиознова на этом не остановилась. Максим Исаев (о том, что это тоже не подлинное его имя, в картине не упоминается) рано остался без матери, и режиссёр придумала фрау Заурих, к которой и обращена вся его нерастраченная сыновняя любовь. Татьяна Михайловна очень хотела, чтобы в этой роли снялась Раневская, но наспех дописанные Семёновым сцены, отличавшуюся крутым нравом Фаину Георгиевну не устроили.

Однако режиссёр от своей идеи не отказалась и, пригласив сниматься Эмилию Мильтон, вдвоём с актрисой придумывала роль прямо на съёмочной площадке, несмотря на то, что любившей во всём план и порядок Татьяне Михайловне это было совсем не свойственно. Обладавшая отменным чувством меры Лиознова, составила органичный дуэт из фрау Заурих и Габи. В роли безответно и безоглядно влюбленной женщины Светличная превзошла самоё себя. И Эмилия Давидовна была неистощима на придумки и после очередной сцены у Лиозновой возникало желание сочинить ещё какой-нибудь эпизод для этой восхитительной пары.

Для Лиозновой проходных персонажей не существовало. И, пожалуй, самое яркое тому доказательство — «дама с лисой» в исполнении Инны Ульяновой. Сцена в баре — одна из самых сложных: картина подходит к концу, всё, что могло произойти — произошло, и ничто, помимо вопроса, отправится ли герой назад в Берлин или будет возвращён на родину, зрителя, по большому счёту, уже волновать не должно. А вот поди ж ты! Одинокая дама в состоянии сильно подшофе, вызывает искреннее сочувствие. И вся роль сделана, фактически, одной фразой: «Когда о нас, математиках, говорят, как о сухарях, это ложь! В любви я — Эйнштейн!» Что ж, в кино Татьяна Лиознова совершенно точно была Эйнштейном…

Ах, до тебя, родной, доплыть бы

Татьяна Лиознова была женщиной отчаянной храбрости — взяться за съемки десятисерийной картины (в итоге получится 12 серий, составивших в сумме 840 минут экранного времени!) на сравнительно небольшой киностудии, предназначенной для съемок картин куда более скромного масштаба. Любые съемки — это марафон, в котором все участники не соперники, а соратники. Иначе им до цели не добраться. Но обычно экспедиция длится полгода-год, а тут силы надо было рассчитать на три года.

Съемки начались с Берлина, где предстояло отснять все натурные эпизоды, непосредственно связанные с немецкой столицей. Сложность состояла в том, что в распоряжении советских кинематографистов была только треть города, всё остальное находилось за Берлинской стеной и, следовательно, было абсолютно недоступно. Так что несоответствию названий улиц, видам, запечатлённым на плёнке, удивляться не приходится. Справедливости ради отметим, что и автор сценария не особо придерживался топографической точности. Ни перекрестка Курфурстендам с Карлштрассе, где якобы располагается страховая компания, названная Кэт, ни остановки городской электрички (S-bahn) «Миттльплатц», где Штирлиц ушёл от мюллеровской наружки, не существует в природе. Его маршрут от Паризерплатц к Доротеенштрассе ни через Байротерштрассе, ни в объезд через Кёпеникштрассе практически невозможен, поскольку все эти улицы находятся в разных частях города.