Ставка больше, чем фильм. Советская разведка на экране и в жизни

Если изъять «Семнадцать мгновений весны» из документальной оправы, получится обычный фильм в духе военных приключений. Увлекательный, но недостаточно динамичный для такого жанра: темп раскручивания сюжета сильно подтормаживают тяжкие раздумья, то и дело одолевающие главного героя. Однако, если перед нами не «боевик», а «документальный военный детектив», то всё становится на свои места. Зритель прекрасно понимает, что повествование в режиме реального времени — вот совещание в бункере фюрера, вот приём по случаю его дня рождения, а вот инспекционная поездка на фронт Германа Геринга — требует неспешности и обстоятельности. В том числе и в размышлениях: Штирлиц идёт по коридору, печёт картошку, прогуливается по залам музея природоведения.

Впрочем, стилистика документальности позволяла, помимо прочего, ещё и отправить послание наиболее прозорливой части публики. Не будем забывать, что съёмки картины были инициированы Комитетом государственной безопасности, прилагавшим немало усилий для поддержания имиджа страны. Аналогия была достаточно прозрачна — в начале 70-х великие державы, как и в победном сорок пятом, заняты поисками взаимоприемлемых условия мирного сосуществования, и разведке в этой игре отводится далеко не последняя роль. Хельсинкское соглашение 1975 года — едва ли не самое убедительное тому подтверждение.

Можешь добавлять немного русской брани

Радистка Кэт — образ абсолютно литературный, созданный безудержным воображением Юлиана Семёнова. Ни о каких реальных прототипах в строгом значении этого слова, и речи нет. И всё-таки существовала женщина, подарившая экранной Кате Козловой если не биографию, то, во всяком случае, характер. С разведчицей-нелегалом Анной Филоненко кураторы фильма познакомили Лиознову ещё до начала съёмок. Радисткой она по основной своей специальности не была, хотя радиодело знала в совершенстве — в 1941 году Анну, тогда ещё Камаеву, готовили к подпольной работе в Москве, если бы город пришлось оставить. Группе девушек, в которую она входила, предстояло осуществить головоломную операцию по ликвидации фюрера. Когда врага от столицы отбросили, Анну несколько раз забрасывали в немецкий тыл в составе диверсионных групп. Вскоре её перевели в службу внешней разведки и в 1944 году отправили со спецзаданием в Мексику. Через два года Анна Камаева вернулась на родину и спустя некоторое время вышла замуж за своего коллегу Михаила Филоненко.

Их первенец Павел появился на свет в Москве без всяких приключений. А вот дочь Машу Анна рожала уже в Харбине, добросовестно крича по-чешски — согласно легенде, семья выдавала себя за политэмигрантов, бежавших из социалистической Чехословакии. Девочку потом даже крестили в католическом храме. В Китае чета Филоненко проработала три года. Следующим «пунктом назначения» для них стала Бразилия, где родился их третий ребенок — Иван. И на этот раз Анне не изменили выдержка и хладнокровие — разведчица ничем себя не выдала.

Деятельность супругов в Латинской Америке была весьма успешной, но из-за тяжелой болезни Михаила им пришлось вернуться. Операция по выводу наших разведчиков из игры была разработана самым тщательным образом, чтобы не повредить агентурной сети, созданной ими в Латинской Америке. Их дети только в Союзе узнали, кто они на самом деле, а профессию родителей от них ещё долго держали в тайне.

Выбор Екатерины Градовой на роль Кэт оказался снайперски точным — актриса филигранно выстроила психологическую канву образа, опираясь на бесценные советы Анны Федоровны. За судьбой Кати, сдерживая слёзы, следила вся страна. Лиознова впоследствии вспоминала, как по окончании одной из серий ей дозвонились работницы какой-то ткацкой фабрики. Самой Татьяны Михайловны дома не было, и женщины насели на её маму, умоляя сказать только одно — закончится ли история Кэт благополучно, а то все переживают настолько, что работа в цеху стоит.

Пастор Шлаг или светлый образ его…

Ростиславу Яновичу Плятту досталась в картине, пожалуй, самая сложная задача — сыграть священника, являющегося положительным героем. Актёру пришлось мобилизовать всё своё недюжинное дарование на поиск нужных красок. Он был, можно сказать, первопроходцем — подобных прецедентов советское кино не знало. Служители церкви, независимо от конфессии, представали перед зрителями, в лучшем случае в гротесково-комическом виде, в худшем выставлялись махровыми мракобесами и отъявленными негодяями. Ростислав Плятт сыграл эту роль с таким мастерством, что его пастор получился едва ли не самым человечным и душевным персонажем телесаги. Тому, что Шлаг мгновенно покорил сердца зрителей, удивляться не приходится. Восторги отечественной критики тоже вполне объяснимы. Потрясает другое — восхищение, которое вызвал экранный пастор у своих «коллег», заслужив немало тёплых слов от протестантских священнослужителей.