Ставка больше, чем фильм. Советская разведка на экране и в жизни

Они не только извинили создателей фильма за такую странность, как объявление пастора католическим священником (так указано в справке, которую зачитывают Айсману), тогда как по всем законам логики и разума ему полагается быть протестантским. В своих симпатиях к Шлагу они дошли до того, что наперебой стали предлагать кандидатуры возможных его прототипов. Кто-то называл пастора Пауля Шнайдера, выступившего против фашистов еще в 1933-м. Его несколько раз арестовывали, но всё же выпускали, надеясь на то, что он «перевоспитается». Тщетно. В 1939 Пауль Шнайдер погиб в Бухенвальде.

Кто-то полагал, что это пастор Мартин Нимёллер, которого антифашистские проповеди привели в Дахау. По счастью, он уцелел и дожил до освобождения лагеря американцами. Но более всего сходства со Шлагом обнаруживают в судьбе пастора Дитриха Бонхоффера, имевшего немалый вес в международных религиозных и политических кругах. Когда война ещё была в самом разгаре, он ездил в Швецию и Швейцарию с целью убедить клерикальных иерархов объединить усилия католической и протестантской церквей в борьбе с фашизмом. В 1943 его арестовали и, продержав два года в застенках гестапо, казнили в самом конце войны.

Несмотря на явные совпадения с биографиями реальных служителей церкви, пастор Шлаг персонаж вымышленный. Но «прообраз» у него всё-таки был. Юлиан Семёнов наделил Шлага умом, обаянием, остроумием и логикой мышления своего друга — известного литературоведа и литературного критика Льва Аннинского. По воспоминаниям Льва Александровича, он однажды зашёл к писателю в гости, тот предложил ему разыграть в лицах диалог между Штирлицем и Шлагом и записал его на диктофон. Выбор писателем собеседника был не случаен — Аннинский в то время работал в Институте философии и христианское богословие входило в круг его профессиональных интересов. Многое из этой беседы Семёнов потом включил в свой роман. Когда книга вышла из печати, он подарил своему «соратнику» экземпляр с дарственной надписью: «Лёвушке — пастору Шлагу».

А вас, Штирлиц, я попрошу остаться

Вскоре после выхода фильма на Центральное телевидение пришло письмо от экипажа одного из кораблей Тихоокеанского флота, адресованное сразу и Юлиану Семёнову, и Татьяне Лиозновой: «Одни утверждали, что полковник Исаев вымышленный герой, другие — что подлинный. Просим вас написать единственно правильный ответ на наш спор». И годы спустя почти на каждой творческой встрече читатели задавали Юлиану Семёнову вопрос о том, существовал ли Штирлиц на самом деле. И искренне огорчались, узнав, что это образ собирательный. Однако отправной точкой для фантазии писателя послужил вполне реальный документ.

В начале 60-х писатель, собирая материалы для другого романа, случайно наткнулся в одном из архивных дел, относящихся к началу 20-х годов, на сообщение, полученное военным министром Дальневосточной республики Василием Блюхером от Павла Постышева, занимавшего тогда пост члена реввоенсовета Приамурской области. Текст донесения гласил: «Сегодня перебросили через нейтральную полосу замечательного товарища от ФЭДа: молод, начитан, высокообразован. Вроде прошел нормально». ФЭД — это, конечно же, Дзержинский, а значит, сомневаться в том, что речь идёт о разведчике-нелегале, не приходится. Коротенькая записка засела в памяти Семёнова. Впоследствии он установил, что тот «замечательный товарищ» благополучно добрался до занятого японцами Владивостока и устроился корреспондентом в одну из белогвардейских газет. Очень удобное прикрытие для сбора информации.

Жизнь Штирлица в границах «Семнадцати мгновений весны» не составлена из фрагментов биографий разных людей. И не только потому, что никто из наших разведчиков таких высоких званий в иерархии немецкой разведки не достигал. Это, кстати говоря, было бы просто невозможно — вопрос чистоты происхождения нацисты считали первостепенным, так что у всех, кто поднимался в высшие эшелоны руководства, проверяли родословную на протяжении, как минимум, последних ста лет. Но главное, большая часть информации, имеющей непосредственное отношение к дезавуированию операции «Sunrise», как она называлась у американцев, или «Crossword», как ее именовали англичане, не подлежит рассекречиванию до сих пор, значит, доступа к ней Юлиан Семёнов, при всех его связях, иметь не мог. Ему приоткрывали лишь верхушку айсберга.