Ставка больше, чем фильм. Советская разведка на экране и в жизни

Феномен любви к «Семнадцати мгновениям весны» в истории советского кинематографа не имеет себе равных. После первого показа на телевидение полетели письма, в которых зрители, во-первых, сетовали на то, что такой замечательный фильм показывают летом, когда все в отпусках (страда на дачных и садовых участках в самом разгаре, а телевидения там нет), а во-вторых, в неудобное время — 19.30, когда большинство работающих граждан до дому еще не добралось. Те, кто успевал приехать домой к началу, тоже выражали недовольство, поскольку приходилось откладывать ужин — жёны, бросив готовку, устраивались у экранов, но даже, если еда была на столе, всё равно было невозможно смотреть картину с вилкой в одной руке и чашкой чая в другой.

С той поры фильм засмотрен буквально до дыр, выучен практически наизусть до последнего кадра, разобран на цитаты, которые до сих пор в ходу. По количеству анекдотов Штирлиц на три корпуса опередил не имевшего прежде конкурентов Чапаева, их количество, по разным подсчётам, колеблется от двух до пяти с половиной тысяч. Лев Аннинский, следивший за творчеством своего друга ещё и как профессиональный литературный критик, поначалу укорял Семёнова в том, что цикл о Штирлице создавался им исключительно из желания потрафить читательским вкусам. Юлиан Семёнович действительно очень заботился о «читабельности» своих произведений и писал так, что «и не захочешь, а прочтёшь».

Однажды Льву Александровичу, заядлому туристу, пришлось проситься на ночлег в какой-то богом забытой деревеньке. Постучал в окошко крайней избы, а из комнаты звук телевизора — в очередной раз «Семнадцать мгновений» показывают. Хозяйка, разозлённая, что её от кино оторвали, приютить отказалась. Аннинский, в надежде уговорить женщину, сослался на знакомство с Семёновым, а та возьми и спроси: «Ну, если ты его знаешь, то скажи тогда, где сейчас Штирлиц?» «На своём посту» — ответил нежданный гость и получил от хозяйки дома и стол, и кров.

После этого случая отношение Аннинского-критика к Штирлицу изменилось: «…Я подумал, что Юлиан, наверное, прав. Народ принял этого Штирлица в свой синодик и правильно сделал. Потому что у него была уникально разработана система выживания человека в предельном режиме. Там, где герой должен был сломаться и потерпеть поражение, у него находятся сверхсилы, чтобы удержаться. На то он и Штирлиц».

С восторгами советского времени всё понятно: и те, кто создавал картину, и те, кто её курировал от известного ведомства, хотели, чтобы зритель гордился своей страной, и успешно этой цели достигли. Не нужно быть психологом, чтобы понимать — гордиться чем-либо куда приятней, чем презирать и ненавидеть. Но как объяснить живучесть «Мгновений» в новые времена, когда с интересом и увлеченностью его смотрят те, кто родился на излёте 80-х и потом, когда никакого СССР уже не было, зато желающих всё советское выкрасить исключительно в чёрный цвет — хоть пруд пруди?

После каждого телепоказа «Мгновений» новоявленные «критики» и «историки», с видом профессионалов, имеющих доступ к высшим государственным тайнам, с энтузиазмом, достойным лучшего применения, принимаются доказывать, что никакого отношения к действительности фильм не имеет, что в нем отражены реалии не Германии 40-х годов, а Советского Союза времён 30-х, что о переговорах союзников с немцами за спиной СССР сообщали не бравые советские разведчики, а завербованные агенты, продававшие информацию за бешенные деньги, причём не только нашей разведке. Все недочёты картины снова и снова разбираются чуть ли не по секундам. Пересчитана вся советская сантехника, плохо справившиеся с ролью немецкой, учтены все обручальные кольца, надетые не на те пальцы не тех рук, с точностью до метра зафиксированы все топографические несоответствия. Вот как недобросовестные кинематографисты обманывали доверчивого советского зрителя!

Но больше всего нареканий вызывал, конечно же, главный герой. И дело было не только в том, что Штирлиц не мог быть таким, сяким или разэтаким. Главное, он вел двойную жизнь, верой и правдой служа «империи зла». Похвала от товарища Сталина — «Что касается моих информаторов, то, уверяю вас, они очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и многократно проверены на деле» — в их глазах выглядела самым тяжким обвинением из всех возможных.

Вывод из всего этого делается однозначный — с теми, кто продолжает смотреть и любить «Семнадцать мгновений весны» что-то не так. Их подозревали либо в маниакальности, либо в фанатизме. В пылу полемики господа обличители начисто забывали, что перед ними фильм художественный, а не документальный, а, следовательно, история в нем рассказанная, не обязана соответствовать исторической действительности. Они тоже подпали под магию, сотворённую Татьяной Лиозновой и её соратниками.