Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг

изнутри похожа на башню, узкая лестничная клетка с узкой лестницей, пятью лестничными площадками без коридоров; вокруг каждой площадки – пять одностворчатых дверей, за ними – по маленькой комнате. Все комнаты в резко-полосатых, как матрацы, обоях, в каждой – двуспальная железная кровать, ночной столик, столик у окна, два стула, зеркальный шкаф, умывальник с горячей водой, на полу потертый желтый бобрик с разводами.

Комната была действительно крошечной. “Владимир Маяковский – самый крупный русский поэт современности, – заметил молодой русский писатель-эмигрант Владимир Познер, взявший у Маяковского интервью по поручению парижского журнала. – Он такой крупный, что даже когда сидит, хочется попросить его сесть”. Было так тесно, что поэт и его туфли не умещались в комнате одновременно, сообщал с некоторым преувеличением пораженный Познер: “Они стояли за дверью, и для того, чтобы я смог войти, Маяковскому пришлось лечь на кровать”. Когда интервью закончилось, Познер ушел, оставив Маяковского “потонувшим в облаке, как олимпийский бог”. “Я никогда не видел, чтобы он брал папиросу или прикуривал, они появлялись у него в углу рта сами по себе”. Покинув номер, Познер встал на колени, чтобы разглядеть ботинки Маяковского, и с чувством восхищения и страха убедился, что поэт носит 46-й размер. Сам Маяковский так описывал комнату в стихотворении “Верлен и Сезанн”:

Я стукаюсь
          о стол,
                о шкафа острия —
четыре метра ежедневно мерь.
Мне тесно здесь
              в отеле Istria

—на коротышке
            Rue Campagne-Première.

Номер Маяковского располагался на одной лестничной площадке с комнатой Эльзы, и ему так понравилась гостиница, что во время своих посещений Парижа он останавливался только здесь. В эти годы в гостинице “Истрия” жили многие известные художники, в том числе Франсис Пикабиа, Марсель Дюшан и Мэн Рэй, а также знаменитая модель Кики. На Монпарнасе располагалось множество художественных мастерских, неподалеку находились многочисленные кафе – “Ротонда”, “Селект”, “Дом”, а с 1927 года – “Куполь”, служившие местом встреч художников и литераторов.

Но осенью 1924 года Париж служил лишь пересадочной станцией. Предполагалось, что отсюда Маяковский еще раз попытается отправиться в кругосветное путешествие. В Канаду он, однако, поехать не мог, это он знал, а Соединенные Штаты еще не установили дипломатические отношения с Советским Союзом. К тому же французы проявляли особую бдительность по отношению к человеку, которого считали большевистским агитатором, и даже намеревались выслать Маяковского из страны; однако ему удалось продлить визу, и он провел в Париже полтора месяца – почти ничего не делая. “…Ужасно устал и сознательно даю себе недели 2–3 отдыха – а потом сразу запишу всюду”, – объяснял он Лили в письме. Париж действительно вдохновил его на создание нескольких стихотворений, но они были опубликованы лишь следующей весной. Он также встречался с коллегами-художниками Пикассо и Робером Делоне. Особенно близко Маяковский подружился с Фернаном Леже. “Эти богатыри сговаривались друг с другом без разговора”, – вспоминала Эльза, которая вместе с Леже показывала Маяковскому Париж. Маяковский также дал пару интервью, в которых, в частности, утверждал, что Россия “переживает эпоху литературного возрождения”, что “поэзия значительно расширила свою сферу воздействия” и что “сами массы призваны судить о ее достоинствах, так как стихи теперь читаются перед огромными толпами народа”. О французской литературе он ничего не мог сказать, поскольку не знал языка: “Я преклоняюсь перед великой французской литературой, я восхищаюсь ею, и я молчу”.

Основную часть времени Маяковский проводил в кафе и ресторанах. Однажды он уговорил Эльзу пойти с ним к “Максиму”, но был в скверном расположении духа, ссорился с официантом и вел себя неприлично; Эльза целый вечер танцевала с профессиональным танцором, чьи услуги включили в счет. Резонно предположить, что остальные вечера Маяковский проводил за игорным столом. А если не сидел за игорным столом, то все равно играл – во все, что встречалось на пути. Однажды, возвращаясь домой с Монмартра, на одном доме он увидел вывеску в форме золотого венка. “Володя метко бросает трость сквозь отверстие в венке, кто-то берет трость и тоже пробует бросить ее сквозь венок”, – вспоминала Эльза. Немедленно объявляется соревнование, устанавливаются правила и т. д.: “Володя всех обыгрывает: у него меткий глаз и рука, да и венок почти на уровне его плеча…”

Днем он ходил по магазинам – неизменно в сопровождении Эльзы: