Вы сказали: “Мы так долго лгали, лгите еще”. Теперь говорю – если все Вами сказанное здесь, было из вежливости
– будьте еще вежливы, если это Вам не страшно трудно. Вы себе представить не можете, как я изнервничалась за эту неделю! Я не знаю, о чем Вы думаете – но мне и так тяжело – я вас не очень люблю – а просто люблю. Зачем мне делать еще больнее. Тогда не нужно было приезжать. Или и первое письмо не написать. Я же просила Вас телеграфировать! Некогда? Сразу двух Элли забыли? Или быть может не понравилось мое письмо? Или не интересно ехать к простуженным женщинам, которые дают к тому же буржуазные наставления.Родной! Пожалуйста (девочка говорит: bitte, bitte, bitte
) никогда не оставляй меня в неизвестности. Я совершенно схожу с ума! И если не хочешь мне писать – скажи – Это мое последнее письмо – как-то не пишется. Или что-нибудь такое. Только так слушать и волноваться при каждых шагах в коридоре, при стуке в дверь – даже жутко. <…>[Девочка] все время выбегала на балкон, думала, что Вы должны приехать в автомобиле. Потом я плакала и она меня утешала и грозилась, что сладкого не даст. Я стала ей объяснять в чем дело, сказала: Volodja ist dumm und ungezogen
не только не приехал, но и не написал. С тем, что это невоспитанно, она, очевидно, согласилась – но сказала решительно – “Володя ist nich dumm – Сережа ist dumm”. <…>Я начала было уже не так по Вас тосковать – но вот Вы приехали и опять ужасно не хватает Вас и по России скучаю. <…>
Правда, Владимир, не огорчайте Вашего girl friend
! Вы же собственную печенку готовы отдать собаке[18] – а мы просим так немного. Ведь мы тоже звери, с ногами, глазами! Уверяю, незаурядные. Только что не в клетке. И страшно нужно для нашего спокойствия, чтобы мы знали, что о нас думают. Ну раз в месяц (пятнадцатого день рождения девочки) подумайте о нас! Напишите – и если некогда, вырежьте из журнала, газеты что-нибудь свое и пришлите. Книги, обещались! <…>Берегите себя, да? Попросите человека, которого любите, чтобы она запретила Вам жечь свечу с обоих концов! К чему? Не делайте этого.
Приезжайте! Только без переводчиков! Ваша каждая минута и так будет если не полна – то во всяком случае занята!!!!
Из предпоследней фразы письма понятно, что Маяковский не скрывал от Элли, что единственной женщиной, которую он действительно любил, была Лили. какой бы мазохистской ни казалась его любовь к ней, особенно в тот период, но всем женщинам, за которыми он ухаживал, пришлось мириться с этим фактом. Разрыв отношений с Наташей Брюханенко произошел весной 1928 года после следующего разговора: