“Он вернулся еще более влюбленным, чем уехал”, – вспоминала Татьяна, получившая в подарок рукопись “Клопа”. Во время двухмесячного пребывания Маяковского во Франции они виделись ежедневно. “В. В. забирает у меня все свободное время”, – сообщала Татьяна матери, объясняя, почему пишет так редко. Их излюбленными местами были “Куполь” и маленький ресторанчик “Гранд шомьер” на Монпарнасе. Поскольку последних американских и французских фильмов в Советском Союзе не показывали, они часто ходили в кино, и свой первый звуковой фильм Маяковский посмотрел вместе с Татьяной в кинотеатре
Как и прежде, он поддерживал контакты с Эльзой, но теперь они встречались реже и общение стало менее доверительным. Эльза больше не жила в “Истрии”, 6 ноября 1928 года, вскоре после того, как Маяковский познакомился с Татьяной, Эльза встретила французского поэта-сюрреалиста Луи Арагона, и они мгновенно полюбили друг друга. Знакомство с Арагоном произошло в период, когда Эльза стояла на распутье. Брак с Триоле изжил себя давно, ее личная жизнь складывалась неудачно, у нее не было денег, и как писатель она была известна только в СССР. Осенью 1928 года положение стало настолько отчаянным, что Эльза попросила Маяковского помочь ей вернуться на родину. И вот после пары неудачных романов она знакомится с Арагоном, к которому переезжает уже через два месяца! Новая любовь единым махом изменила ее жизненную ситуацию и, кроме того, принесла равновесие в вечное соперничество со старшей сестрой: теперь рядом с Эльзой тоже был великий поэт…
Маяковский и Татьяна проводили выходные в Ле-Туке или Довиле на Атлантическом побережье Франции, где их никто не тревожил и где находились казино, привлекавшие возможностью пополнить дорожную кассу. Маяковский был щедрым, даже расточительным кавалером, и кошелек с каждым днем становился тоньше. Он надеялся на деньги от Госиздата, но 20 марта Лили сообщила, что ей отказали в переводе валюты в Париж. Эту неудачу Маяковский попытался компенсировать за игральным столом, но ему не везло. Он так проигрался в рулетку, что им пришлось добираться до Парижа автостопом. “Он великолепно играл во все игры, – вспоминала Татьяна, – но там были люди, которые играли лучше него”.
Через два дня после того, как он узнал о замороженном денежном переводе, Маяковский уехал в Ниццу “на сколько хватит, – сообщал он Лили в единственном из сохранившихся писем этого периода, – хватит очевидно только на самую капельку”. Поездка в Ниццу преследовала две цели: с одной стороны, он хотел попытать счастья в казино Монте-Карло, с другой – встретиться с американскими подругами.
Его ждала двойная неудача. В Монте-Карло Маяковский проиграл свои последние франки и, голодный, был вынужден взять взаймы у Юрия Анненкова, который уже несколько лет жил во Франции и с которым он случайно встретился в Ницце. На вопрос Маяковского, когда он планирует вернуться в Москву, Анненков ответил, что даже не думает об этом, потому что хочет остаться художником.
Маяковский хлопнул меня по плечу, – вспоминал Анненков, – и, сразу помрачнев, произнес хриплым голосом: “А я – возвращаюсь… так как я уже перестал быть поэтом”. Затем произошла поистине драматическая сцена: Маяковский разрыдался и прошептал едва слышно: “Теперь я… чиновник…”
Что касается двух Элли, то они уже месяц жили у подруги в Милане. Когда же в середине апреля они вернулись в Ниццу, чтобы девочка получила немного солнца перед возвращением в США, Маяковский уже уехал.
Она Вас еще не забыла, хотя я никогда о Вас не говорю, – писала Элли в ответ на несохранившееся письмо Маяковского. – На днях мы гуляли в Милане и она вдруг говорит: “
Если раньше Элли надеялась на будущую жизнь с Маяковским, то теперь она оставила эти мысли. Она сообщила свой новый адрес в Нью-Йорке, в конце зловеще добавив: “А знаете, запишите этот адрес в записной книжке – под заглавием «В случае смерти, в числе других, прошу известить» и – нас – Берегите себя”.