Стажировка. Керки

Чутье меня не подвело и в набитой тумбочке строптивого Пахлована мы с сержантами нашли анашу и насвай. Эта информация была доложена комбату, позже Пахлована куда-то перевели, подальше от родни, а меня в конце стажировки наградили почетным знаком.

Служил у меня в подразделении шахматист – Быков Игорь. Умные люди в армии закорючка, а умные плюс блаженные – вообще головная боль для начальства. Быков был на удивление неорганизованным и неловким парнем. При ходьбе шаркал сапогами, переваливаясь по-утиному, из строя поначалу вываливался, будто его выталкивали оттуда нарочно. Быков был не просто рядовой учебного пункта, а шахматист второго разряда. Его пару раз вызывали на турниры, которые он выигрывал. Это было приятно, но голова солдата вечно забита этюдами и задачами, а отсюда и не чищеные сапоги и не кормленые собаки. У Быкова была маленькая коробочка с миниатюрными шахматами, которую он доставал в любое свободное время, а теперь вот, пожалуйста, – играл в шахматы во время дежурства.

– Почему играете в шахматы во время службы? – грозно спрашиваю я.

– Я не играю, а анализирую, – беспечно отвечает Быков.

– Какая разница, все равно отвлекаетесь от службы.

– Еще великий гроссмейстер Ботвинник, говорил о важности этого дела.

– При чем тут Ботвинник, и какого дела? – нахмурился я.

– У Ботвинника есть слова о том, что каждый шаг по пути совершенствования строится на анализе… На анализе партии, чтобы можно было, потом критиковать свои собственные ошибки и достижения.

– Быков, я вот влеплю тебе пять нарядов вне очереди – позеленеешь, от счастья. За анализируешься. Ни с оружием обращаться не умеешь, ни кровать заправить, что ты за солдат?

– Товарищ курсант, каждый в этой жизни должен заниматься тем, что умеет – невинно смотря мне в глаза, отвечал Быков. От такой наглости я решил написать рапорт на начальника учебного пункта о «невозможности» сформировать с Быкова хоть что-то наподобие воина. Ибо он конь шахматный и надо его перевести в строй бат или «шахматную» роту.

Через некоторое время меня вызывает заместитель начальника по политической части учебного пункта капитан Березкин. Кивком головы ответил на мое приветствие и попросил присесть на табуретку. Поинтересовавшись, вежливым голосом сообщил:

– Читал ваш опус про шахматиста и даже дал начальнику учебного пункта почитать. Так вот, слушайте его решение: «В переводе рядового Быкова отказать. Талант – это редкость, и его надо беречь и развивать».

– Как он границу будет охранять? Там не сельпо клуб, намучаются с ним, в писари его или в библиотекари, – настаивал я.

– Назаренко не поменяет своего решения. А из Быкова надо сделать настоящего солдата-пограничника. Нужно подумать о том, как пограничная закалка пригодится ему в дальнейшей жизни. Может, у нас растет, чемпион мира, а его – в писари… Надо уметь смотреть вперед.

Все, подумал я, эндшпиль – конец партии, пошел и отобрал у Быкова шахматы и всю литературу. Выдавал я все это назад в виде поощрения, когда он справлялся по службе. Под конец учебного пункта Быков стал собранным и подтянутым солдатом.

Глава VI

Настало время, когда у всех кончились деньги. Курсант Пристегин и Черников сперли бухту колючей проволоки и поперли ее в аул на продажу. Тащить было далеко, перед кишлаком был неглубокий арык, но они все-таки ее дотянули. Вернулись усталые с поцарапанными руками с тремя бутылками вина Рислинг. Все, кто был в палатке, радостно засуетились, доставая стаканы.

– Практически жизнью рисковали, – сказал Пристегин, разливая напиток по стаканам. Вино оказалось кислым и не вкусным. На «огонек» прискакал суслик, который жил под палаткой и от исходящего тепла вышел со спячки и занимался попрошайничеством. Звали мы его – Гоша.

– Вот и Гоша на стакан пожаловал, – сказал Черников увидя его на входе в палатку.

От стакана суслик отказался, а вот баранку схватил с радостью. Мы проводили долгие наблюдение и анализ того, где живет Гоша, но логово его вычислить так и не смогли. Появлялся он как черт с табакерки и также исчезал.

После нового года наступил холод. Холод, сырость, промозглая туманная влажность и постоянная грязь действовали угнетающе, и мы постепенно впали в апатию, опустились, некоторые перестали следить за собой. Чтобы взбодрить нас в январе командованием был организован пеший переход километров двадцать с обедом в пустыне.

Идея так себе, не одуванчиков понюхать, но никуда не денешься. У меня некстати поднялась температура, но отказаться от этого мероприятия я не мог, ибо многие из моего молодого пополнения подумали, что «курсант закосил». А я как политработник, ведущий массы должен был быть примером, т. е. впереди колонны.

На следующий день на улице с утра висел холодный мутный туман и длинная колонна начала растягиваться вглубь пустыни. Этакое громыхающее стадо несчастных людей. Я шел как во сне, кружилась голова, белье мокрое от пота. Состояние дохлого ежика.

Вокруг верблюжья колючка, перекати-поле. Барханы до горизонта, куда ни глянь – бесплодные пески. Ни души, дикие ужасные места.