Желание (любви, денег, славы) удовлетворено; скоро оно возрождается вновь, и так до смерти.
«Дон Жуан» Моцарта кончается лишь на последней ноте – на долгом хрипе: самая главная фальшивая нота истории.
«Берегитесь; если вы останетесь таким честным, мы договоримся».
Стендаль, «Расин и Шекспир».
Умереть от смеха: несомненно, одна из самых жестоких смертей. Ужасные спазмы, сведенные челюсти, чудовищные боли в животе. И последние взрывы чувства смешного, которое не хочет умирать…
Убежавшие мысли.
Что вспоминать о времени и месте, где они появились, невозможно поймать хотя бы хвостик.
Если сравнивать их с теми, что остались, ускользнувшие были наилучшими.
Какой-нибудь биограф постепенно узнаёт столько о своем «герое», сколько тот никогда о себе не знал. Но есть также и такие истины – скрывшиеся или спрятанные, – каких исследователь не откроет, поскольку ничто и никто – ни документ, ни свидетель – не сохранили о них никакого следа.
Нарцисс.
«Влюбленный в самого себя имеет, по крайней мере, то преимущество, что у него никогда не будет много соперников».
Лихтенберг
Наилучшие сарказмы – самые короткие.
Чайник немного похож на женщину: нужно уметь его брать. Не обжигаясь.
Культура не должна определять себя суммой лишь приобретенных знаний и созданных произведений: она также и то, что отставила в сторону.
В мире культурного изобилия каждый должен постоянно выбирать то, что он пропустит: передачу, выставку, спектакль.
Подражательная галлюцинация: встречая, видя и слушая собачников, начинаю подозревать присутствие невидимой собаки рядом со мной.
Скучное в том, что она раздражает меня еще больше, чем настоящая.
«Брут обожает яблоки», – говорит старушка-собачница на набережной.
А я должен обожать собачек и их хозяек?
Если я убегаю от опасности, то это чаще всего значит, что опасность гонится за мною, а я выдохся.
Противоположности прячутся. Попробуйте их обнаружить и различить!
Как знать, отказывается ли солдат носить оружие потому, что он против насилия, или, напротив, он страшится живущего в нем насилия, и настолько, что его ненавидит?
На моем рабочем столе истекает свеча, моя подружка: и она угасла, пока я записывал эти несколько слов.
И красный воск, обильно истекший, уже застыл.
Кровавый сталактит, еще теплый на ощупь.
– Как? Вы не мизантроп? Мы знакомы полчаса, а вы уже соревнуетесь со мною в злословии о других.
Доступная женщина редко бывает интересной.
Интересный человек редко бывает доступным.
Взаимозаменяемые истины.
Бывают подростки с ментальностью старичков: они обжились среди комфортабельных проверенных истин, непоколебимых убеждений, остановившихся идей.
Но знаю и нескольких малых и старых, у которых нет этой надменности.
Имя нечто большее, чем называние, предшествующее социальному имени, «фамилии».
Имя – уникальное наименование в детстве.
Оно дает основание нашей самости – более, чем принадлежность к такому-то клану.
«Все сходят!» – объявляет кондуктор на «конечных» станциях.
О том не думая, он напоминает нам универсальную горькую правду.
Драма воображаемого больного в том, что однажды реальность подтвердит его правоту.
Ничто так не взаимно, как оценка, – кроме еще презрения.
«Собственность – это кража», говорит Прудон.
Однако видит ли он, до какой степени собственность владеет своим владельцем?
Выставить напоказ свою больную совесть – иногда хитрый способ ее успокоить.
Больная совесть бывает покойна.
Собаки фермера защищают его от первобытного страха и вызывают у одинокого прохожего страх не менее первобытный.
Есть лица, которые сами по себе – возражение.
Низость не имеет степени.
Между угрозой и соблазнением – в этом вся игра детей.
И людей, казалось бы, уже взрослых.
Не всякую видимость стоит спасать.
Жизнь: презренная кучка квитанций.
Иные хвастаются тем, что они «трудоголики».
А есть жертвы и труда, и трудоголиков.
Если они кажутся сильными, так это потому, что они знают свои слабости.
Уверенному в самом себе нечего предложить другим. Его уверенность ограничена им самим.
Оставаться вне поля зрения. За пределами чужого взгляда.
Единственное убежище.
Место, откуда можно наблюдать, разгадывать, расспрашивать.
Невозможно одновременно вопрошать мир и оставаться недосягаемым для его ответов.
Труднее оставаться верным самому себе, чем другим.
И это не мелочь.
Бесконечное – моя страсть. Вечное – скучно.
Существует ли бесконечное за пределами моей жажды к нему?
Бесконечное: наслаждение и восторги, с самого детства.
Драгоценная и живая безмерность.
Нетерпение обрести бесконечное.
Как может удовлетворить меньшее?
Дон Жуан. Или Рембо, самый нетерпеливый среди поэтов: «Я жду Бога, предвкушая» («Сезон в аду»).
Вечность: смерть Времени. Или время смерти.
Фальшивые дни: потерянные, даже еще не начавшись. Пустые дни.
Книги, которые «пожирают» – отнюдь не те, какие прочитывают наилучшим образом, ни те, к которым справедливы.