Стеклянная клетка

Когда наступил срок, Лохматка разрешилась от бремени шестью пушистыми маленькими комочками; немного подросши, они превратились в щенят с ужасающим, с точки зрения профессионального собаковода, экстерьером (читатель легко может представить, какая помесь может выйти от гладкошерстного, крупного, поджарого, светло-палевого легавого кобеля и маленькой, с густой, косицами, шерстью, угольно-черной суки пули); хотя, если не обращать внимания на экстерьер, они были красивыми, крепкими и здоровыми щенками, к тому же очень ловкими и смышлеными; долгими бессонными ночами Кашпарек ломал голову, куда ему деть их. Но поскольку беспородные собаки даром никому не нужны, а ему они заполняли всю жизнь, то вопрос разрешился сам собой: шестеро щенят — четыре кобелька и две сучки — остались жить у Кашпарека. Спустя шесть недель, когда щенков можно было уже отлучить от матери, Кашпарек однажды утром купил Лохматке две пары настоящих сосисок, ласково — ласковее даже, чем всегда, — поговорил с нею, потом, надев на нее прежний ошейник и поводок, отвел ее к хозяевам, где объяснил, что искал пули до тех пор, пока не нашел ее где-то аж в Альбертфалве; докторша устроила целый спектакль, ощупывала собаку, цела ли та, не похудела ли, не больна ли, ведь дурные люди наверняка ее били, мучили, морили голодом, ах, бедненькая моя, как ты, наверное, настрадалась…

— Ничего она не страдала! — сухим и решительным тоном вмешался Кашпарек. — Она в хороших руках была.

— Откуда вы знаете? Вы их видели, этих людей?

— По собаке видно, — ответил старик.

Лохматка тоже казалась довольной, она принюхивалась к знакомым запахам, со сдержанным любопытством помахивала хвостом. Кашпарек, после того как его снова попотчевали рюмкой палинки, ушел домой, ловко избежав прощания с пули, и решил, что с его стороны это дело можно считать закрытым. (О награде в тысячу форинтов, которую доктор с женой обещали в газете за Людмилу, старик ничего не знал, докторша же на радостях как-то совсем о ней позабыла.)

Потом подоплека этой истории каким-то образом все-таки просочилась наружу, хотя всю правду Кашпарек никогда никому не рассказывал; с тех пор старик стал известным в окрестностях человеком, стал ЛИЧНОСТЬЮ, люди запомнили, как его зовут, и останавливали его на улице, и расспрашивали, как поживают собачки, и, завидев его вдалеке, перешептывались: мол, вон тот сумасшедший старик, который пустил легавого кобеля барышень Вихорских на докторскую пули, это тот самый Кашпарек, который держит дома шестерых кошмарных беспородных псов; и раздатчицы в бистро каждый день интересовались здоровьем собак и советовали Кашпареку взять густой суп-гуляш или говяжью поджарку, сегодня эти блюда особенно удались; и молодая женщина с узлом черных волос на затылке улыбалась ему, садясь рядом, так как и она уже знала, что это тот самый чудаковатый старик, который держит целый выводок собак-уродов; и Кашпарек уже не собирал объедки с тарелок, а получал их бесплатно у задних дверей, из рук самого шеф-повара, который тоже слышал историю с собаками; и осенью вдвое больше народу, чем в минувшем году, спешили договориться с Кашпареком о дровах; и, когда Салму-младшего в очередной раз посадили за тунеядство, драку, хулиганство и изнасилование, консьержи наперебой приглашали Кашпарека убирать мусор, даже спорили из-за него и заискивали: дескать, господин Кашпарек так, господин Кашпарек эдак; и собаковладельцы просили у Кашпарека совета: уж вы-то в этих делах разбираетесь, господин Кашпарек; они даже доверили бы ему выгул: вы ведь в этой сфере специалист, господин Кашпарек; но Кашпарек неизменно отвергал подобные предложения и гордо выгуливал шестерых своих, фантастической внешности питомцев у насыпи, среди господских собак.

Перевод Ю. Гусева.

ИМЕНИНЫ

Первобытное состояние, оно же начало творения