Стеклянная клетка

— Хорошо, что мы как раз пришли, — сказала она привратнику, — муж сразу запах газа учуял, — и Шумаковичу: — У него нюх, как у охотничьей собаки; надеюсь (это Пинтерше), мы вовремя подоспели, — и опять к Шумаковичу, косясь в восторге на его нежно-розовое белье: — Ведь правда же, их спасут?.. Такие славные люди, совсем-совсем молодые, и зачем только они это сделали? — охала она и вздыхала с ошеломленным, потрясенным видом, со стоном заламывая руки и закатывая в ужасе глаза — и вдруг, безо всякого перехода, хихикая кому-нибудь в лицо, но встречая лишь тупое непонимание.

Это было единственное, что ее огорчало. Она ведь нисколько не сомневалась: Виги живы и здоровы, но к одиночку что за игра, а эти глупые зеваки — всего-навсего бездушные истуканы, пешки, марионетки; никого, с кем бы перемигнуться (как бы она дорого дала за это!), посмеяться заодно над общим переполохом. Партнера, однако, не находилось, и в этом состояла ее трагедия: играть без отзывчивой аудитории невозможно.

Привратник опустил свой ящик на пол перед дверью, Лехел Варга с Мазуром встали по бокам, как телохранители, следя внимательно за операцией. Наступила глубокая тишина. Наклонясь, привратник заглянул в замочную скважину, прикидывая, какой из ключей подойдет, и тут другой ключ, изнутри, всунулся в скважину прямо ему навстречу; привратник отпрянул, замок щелкнул, дверь открылась, и на пороге, щурясь от света, появился Густав Виг.

Он был весел, Магдольна довольна и счастлива, но, если Густи веселость прибавила смелости, чуть ли не дерзости, она от счастья смутилась и оробела, так как все свои тридцать с лишним лет прожила в убеждении, что жизнь — чреда мучений и невзгод и удел наш — терпеть, зная вдобавок по опыту: за все в этом мире приходится платиться; любая, самая малая радость до сих пор дорого ей доставалась, и, когда вдруг выпадала удача, это казалось чем-то противоестественным, почти греховным, что ДАРОМ НЕ ПРОЙДЕТ. Ни одного счастливого или просто безоблачного мгновения Магдольна не переживала, не чувствуя себя потом виноватой; вот и сейчас, когда Густи, натянув брюки, пошел открывать, она, подгоняемая сознанием вины, не подумав, устремилась за ним (вместо того чтобы сначала с его помощью застегнуть молнию на спине и привести себя наскоро в порядок, пока он будет впускать гостей) — и жалась теперь позади, разалевшаяся, растрепанная, босая и в расстегнутом платье, стараясь держаться спиной к стене и как-нибудь привлечь внимание мужа к своему бедственному положению.

Густав Виг не замечал, однако, тайных сигналов жены, ее сдавленного шепота, опасливых кивков и мановений; Густав Виг с задорной, а с точки зрения Магдольны, прямо-таки заносчивой улыбкой стоял в дверях перед глазеющим на них людским сборищем, при виде которого она вконец, насмерть перепугалась, ожидая немедленной самочинной расправы за свое блудодеяние и лишь единственной милости желая: прежде чем посыплются удары, застегнул бы кто-нибудь молнию у нее на спине. По нестройному гомону на галерее (которому не давала стихнуть Варга) поняла она только, что народу больше, чем полагалось бы: кроме гостей, она узнала еще привратника, озабоченно заглядывавшего в квартиру с резиновой шляпкой прокачки под мышкой; различила бас сапожных дел мастера и члена домового комитета Шумаковича, а поодаль — это, кажется, Халлиха, ее злорадно пламенеющая волосяная копна.

— Густи… — шепнула она, пока тот обменивался через порог приветствиями: «А, это вы?.. Здорово!.. А мы соснули малость… заходите». — Густи же!..

— Чего тебе? — внезапно обернувшись, спросил он громко и даже, принимая в расчет недавние ласки, пожалуй, раздраженно; «молнию», — прошептала она, но Густи, словно не понимая, опять переспросил громогласно: «Что еще там у тебя», хоть плачь; Магдольна глазами указала назад, наконец он подошел, схватил ее за руку, обернул голой спиной к себе, выставив на всеобщее заинтригованное обозрение, и потянул за молнию, но та застряла на полдороге, ни туда ни сюда, как Густи ни дергал. «Ну все, конец», — подумала Магдольна, на том и успокоясь, конец так конец; а Густи, с неловким мальчишеским упрямством возясь с застежкой, стал, наоборот, нервничать, задор его явно поубавился, и Магдольну последние силы оставили при виде его замешательства: безвольно опустив голову, стояла она и покорно ждала своей участи.

— Газ… — послышался голос привратника. — Газ в квартиру не нашел?

(«Значит, это сон, — подумалось Магдольне. — Если газ, значит, мы с Густи уснули, и все это мне только снится».)

— Какой еще газ? — раздается голос Густи.

— Давайте-ка все-таки проверю… с вашего позволения… раз уж я здесь…