Улицы — дорожки, петлявшие между домами, были вымощены ракушками. Ракушки, вероятно, тоже были источником штукатурки; нигде с тех пор, как Гаррик прибыл в эти края, он не видел обнажений камня, который можно было бы обжечь для получения извести. Качество работы по дереву было впечатляющим, особенно потому, что у людей не было металлических инструментов, и он подумал, что Илну заинтересовало бы их умение обращаться со шнурами и тканями.
Марзан и женщина повели Гаррика к одному из двух домов в центре деревни. Оба были обнесены ажурными заборами высотой по пояс, скорее украшениями, чем предназначенными для уединения или защиты. По одну сторону забора, окружавшего территорию Марзана, росла узловатая глициния, но в это время года она не цвела.
Женщина открыла поперечную перекладину и отступила в сторону, пропуская волшебника внутрь. Когда он, шаркая, прошел мимо нее на территорию, она посмотрела на Гаррика и сказала: — Сома! Она коснулась своей груди, затем широко улыбнулась и приподняла верхнюю часть тонкой непромокаемой ткани, чтобы показать свою грудь, прежде чем последовать за Марзаном.
Лицо Гаррика было каменным, когда он закрывал за собой перекладину. Он услышал, как вдалеке что-то говорит Вандало, и оглянулся. Макушка вождя была едва видна над крышами домов. Должно быть, он стоял на платформе над воротами, чтобы обратиться с речью к жителям деревни, которых он позвал с полей.
Гаррику хотелось бы знать, о чем говорит Вандало. Хотя, основываясь на том, что он видел в этом человеке и правителях типа Вандало в других местах, он, вероятно, не так уж много упустил.
Гаррику пришлось пригнуться под дверным проемом Марзана, но потолок хижины был необычайно высок. Свет проникал не только через окна, но и через саму крышу — дранка была уложена полосами, внахлест с воздушными промежутками. Конструкция не сработала бы при сильном ветре, но текущая вертикальная морось, должно быть, является нормальным состоянием дел.
Пол был сделан из досок с узкими промежутками между ними, чтобы избежать луж от протечек с крыши и въевшейся грязи. Вдоль обеих длинных стен стояли простейшие кушетки. В центре комнаты на открытом очаге из глины, уложенном в деревянный каркас, горел небольшой огонь. Здесь не было дымохода, только крыша с проемами: войдя, они втроем потревожили воздух, заставив Гаррика сморщить нос от клубящегося едкого дыма.
Марзан уселся, скрестив ноги, у очага и жестом пригласил Гаррика сесть напротив него. Гаррик присел на корточки — обычный способ сидеть в деревушке Барка, когда там не было стульев. Сома прошла в другой конец хижины и достала из кладовой корзины, сделанные из тростниковых прутьев.
Волшебник осторожно положил свой топаз на пол перед собой, туда, где в доски были вставлены полоски более темного дерева. Они образовывали шестиугольник с желтым камнем в центре.
Марзан ухмыльнулся Гаррику и снял со своего головного убора самое длинное из трех черных перьев. Используя его как указку — как палочку — он по очереди прикоснулся им к углам фигуры, произнося нараспев: — Нерфабо кирали тонумен...
Топаз засиял. Свет в его сердцевине был слабым, но ярче, чем полумрак омытой дождем хижины. Изъяны в камне превратились в движущиеся тени.
— Оба френе муно... — сказал волшебник. Он использовал слова силы, обращаясь к существам, которые не были ни людьми, ни богами, но образовывали мост между ними. — Тила рикри ралатону!
Гаррик всегда думал о словах силы, как о вещах, которые читает волшебник. Марзан был неграмотен — в этой общине не было никаких признаков письменности, — но он произносил слоги тем, же певучим голосом, каким Теноктрис произносила заклинания, написанные ею изогнутым старинным почерком.
Культурная, образованная Леди Теноктрис была частью той же структуры, что и этот дикарь, который, вероятно, не понимал концепции письма. Внешне они отличались друг от друга, но в глубине души, тем не менее, были такими же, как Кэшел и Илна. Их мать, королева фей или кто-то еще более странный, передали им способность видеть закономерности, на которые воздействовало формальное волшебство с помощью заклинаний и слов силы.
Здесь, во влажном полумраке, освещенном сиянием в сердце желтого камня, Гаррик на мгновение увидел взаимосвязанный и совершенный космос. — «Илна и Кэшел всегда его видят?» — задался он вопросом, но не было никакого способа ответить на этот вопрос, и, возможно, на этот вопрос не было ответа.
— Басре нотроу немил... — пропел Марзан. — Носрил, ларе критиаи...
Тени в топазе задвигались быстрее. Гаррик почувствовал, как они схватили его так же, как тогда, когда он смотрел на диадему на Фест-Атаре. На этот раз вместо того, чтобы потянуть его, движение сформировало лицо в желтых глубинах камня.
— «Кошка», — подумал он, но лоб был слишком высок, а челюсть короче, чем у реального существа. Изображение раскрыло пасть в беззвучном рычании; зубы, по крайней мере, были кошачьими, длинными изогнутыми кинжалами хищника. Глаза были больше, чем у человека, и совершенно круглые. Зрачки представляли собой вертикальные щелочки.