Стеклянная республика

Стоящая рядом с Карой Эспель казалась донельзя пораженной. Она медленно повернулась на триста шестьдесят градусов, разведя руки, словно обнимая все это великолепие.

– Не могу поверить, что я по-настоящему здесь, – прошептала она. – Вы хоть представляете, как сильно мне хочется прыгнуть на эту банкетку прямо сейчас?

– Полагаю, это не приветствуется? – поинтересовалась Кара.

– Схлопотала бы, на фиг, пулю от вашего вооруженного фан-клуба. – Девушка кивнула на одетых в черное Рыцарей, стоящих в дверях. – Знаете, что? Может, оно того и стоит, чтобы узнать, какого это, – мечтательно пробормотала она. – Всего на несколько секунд сполна насладиться завершенной эстетикой. Не этим, – она с привычным отвращением ткнула протезную правую щеку, – а полным, настоящим лицом.

– Откуда бы оно взялось? – поинтересовалась Кара. – В смысле, новое лицо идеально бы совпадало с твоим, но не являлось бы его точной копией. В этом ведь вся суть? Где бы ты получила нечто подобное? То есть, если ты родилась только с… – она указала на левую щеку Эспель, – другая вообще существует?

Эспель взглянула на Кару:

– Впечатляюще.

– Спасибо.

– Нет, я хотела сказать, впечатляюще бестактная формулировка, графиня.

– Ой, – Кара опустила глаза. – Извини.

Эспель фыркнула:

– Слыхала и похуже. Ответ на ваш вопрос «где» прост: о «где» заботится погода.

– Погода? – Кара растерялась.

– Конечно… вы же не думаете, что облака нагружены только кирпичом да шифером? – Она наморщила лоб. – Все, что отражается в реке Старого Города, втягивается в круговорот. – Она говорила с воодушевлением и легким нетерпением, словно рассказывала о своем питомце в детском саду. – В основном, конечно, архитектурой, потому что, так или иначе, ее река отражает чаще всего, но также корпусами лодок, мотоциклами, почтовыми ящиками, бездомными кошками, звездным светом – дождь из него – просто потрясно. – Она улыбнулась воспоминаниям. – И лицами. Когда впервые видишь дождь из лиц, он ошеломляет: отдельные капли слишком малы и быстры, чтобы их заметить, но потом целые выражения соединяются в лужах или пытаются поговорить из канав, прежде чем утечь в канализацию. – Она поежилась. – В воде – в реке или в лужах и клоаках по всему городу – найдется более чем достаточно маленьких разбитых черт, чтобы завершить любую эстетику. Хитрость в том, как найти правильные. Те, которые подойдут. И вот где это маленькое чудо свершается.

Кара проследила за указующим перстом Эспель. Подвешенное в маленькой стальной клетке в самом центре аппарата, прямо над обитым кожей подголовником банкетки, находилось то, что выглядело обычным стеклянным шариком, тускло клубившимся, словно его сердцевину заволокла буря.

– Глаз Гутиерра, – благоговейно выдохнула Эспель. – Наша единственная зеркальная карта. Фасетки, заключенные в этом шаре, связаны с каждой отражающей поверхностью: от самой реки до окошка в ванной. Он видит, что они видят, отражает, что они отражают: идеальная карта Лондона-за-Стеклом в режиме реального времени.

Кара немного нерешительно шагнула к шарику и, когда никто не заорал ей остановиться, подошла еще ближе. Она заглянула в глубину шарика. Вблизи грозово-облачная сердцевина густо вспенивалась и бурлила крошечными картинками, слишком маленькими и мимолетными, чтобы как следует разобрать. Зрелище завораживало.

– Без этого маленького чуда, – объяснила Эспель, – можно заставить весь город перебирать все, что пригнала река, но так и не найти совпадение. Устройство же просто сканирует победителя, потом сканирует глаз. За считаные секунды!

Энтузиазм верхолазки, рассказывающей об аппарате, оказался заразителен, прямо как когда Бет говорила о своем городе. Кара почувствовала, как, переняв трепет, дернулись вверх уголки ее собственных губ.

– Ты ведь на этом собаку съела? – поинтересовалась она.

Эспель широко улыбнулась, распираемая удовольствием и гордостью.

– Вся осадкотектура – в основном зеркальная метеорология, и это крутейшая штука во всей нашей науке. Лучшая из всех и единственная в своем роде. Гутиерр исчез, не оставив никаких записей о том, как всего этого добился. Ватт-Стивенс пытался переконструировать аппарат еще в тридцатые годы, но буквально сошел с ума: сбросился с крыши собора Святого Павла… – она нашептывала мрачную легенду Глаза Гутиерра с дьявольским наслаждением.

– ВОТ ОНА!

От крика ухнули металлические стропила и задребезжали стекла. Вздрогнув, Кара с Эспель одновременно повернулись.

Человек в дверном проеме напоминал богомола. На нем были остроносые ботинки одинаковой формы, но один из черной лакированной кожи, а второй из ярко-красной замши. Костюм выглядел так, словно его дошили лишь наполовину: левая часть – в безупречную серую полоску, а вот правая, хотя и подогнанная точно по худощавой фигуре, оказалась сплетена из обрывков разной материи: бархата, кожи и чего-то, напоминающего фольгу. На шее, словно настоящая рыбья чешуя, поблескивал галстук-«селедка».

Кара поглядела на лицо над галстуком и вздрогнула.

– Я же говорила: этот в толпе не затеряется, – прошептала Эспель.