Стеклянное лицо

Дорогая Зуэль. Если оставаться и в самом деле опасно, ты должна спрятаться вместе с нами. Сожги это письмо после прочтения. Я прячусь на складе возле личинкомольной мельницы в мусорном квартале.

Неверфелл не помнила, чтобы она это писала, но почерк был точно ее. Сердце рухнуло в бездонный колодец.

– Преданность, – тихо проговорил Чилдерсин. – Твоя главная слабость. Как и преступная склонность снова и снова доверять друзьям.

Он сложил письмо и убрал к остальным.

– Но ты должна понять, что Зуэль тоже верна своей семье. И эта верность неизбежно берет верх над прочими чувствами.

«Он лжет, – в отчаянии подумала Неверфелл. – Зуэль не могла обманом выведать, где я прячусь, чтобы потом выдать меня Чилдерсину. Он выкрал письма. И теперь лжет». Максим Чилдерсин наблюдал за ее лицом с невозмутимостью, сквозь которую проглядывало сочувствие. «Но с чего я взяла, что оно искреннее? Возможно, это очередная ложь, которую он примеряет, как шляпу».

– Мне очень жаль, – сказал Чилдерсин, и голос его звучал так, будто ему действительно жаль. – Но как подруга Зуэль ты должна порадоваться за нее. Она сделала верный выбор, который благотворно отразится на ее карьере. Теперь я официально назвал ее своей наследницей.

Губы Чилдерсина извивались в улыбке, как мурены, рыскающие по морскому дну в поисках добычи.

– Но, думаю, утешением послужит то, что мастер Грандибль оставался верным тебе до самого конца, – добавил он.

– До самого… конца? – прошептала Неверфелл.

– Да. Полагаю, тебе известно, что он изо всех сил делал вид, что ты прячешься в его пещерах? Осмелюсь сказать, что он пытался защитить тебя, отвлекая внимание на себя. Он продержался против объединенных сил Следствия куда дольше, чем кто-либо ожидал. И когда они наконец прорвались внутрь, мастер Грандибль решил, что живым не сдастся. Мы не знаем, какую комбинацию сыров он применил для того, чтобы подорвать несущие колонны и обрушить туннели. – Чилдерсин вздохнул. – Следствие до сих пор разбирает завалы.

Горло Неверфелл сдавило, пальцы сами сжались в кулаки. Она так старалась защитить мастера Грандибля, но принесла ему только горе…

– Что ж… – Мастер Чилдерсин бросил взгляд на часы. – Боюсь, я больше не могу с тобой болтать. Нам обоим еще нужно подготовиться к большому слушанию, а до него осталось меньше часа.

– Что?!

Максим Чилдерсин мог говорить только об одном слушании – том, на котором Следствие должно было представить результаты расследования и вынести вердикт, отравили великого дворецкого или нет.

Но слушание не может состояться сегодня, до него еще два месяца. А если оно сегодня… значит, она потеряла два месяца. Полностью о них забыла.

– Ты заставила меня поволноваться. Признаюсь, я даже испугался, что ты сможешь скрываться до самого слушания. Но, кажется, ты так и не научилась выбирать союзников. Твои грязные друзья предали тебя в самый последний момент.

Неверфелл стиснула зубы. Эрствиль никогда бы ее не бросил. Но вдруг с ним что-то случилось? Пожалуйста, пусть он будет жив…

– Я был бы рад еще с тобой побеседовать, – продолжал Чилдерсин. – И многое хотел бы обсудить. Например, не ты ли пыталась заказать несколько десятков очков с закопченными линзами, треногу, спиртовой уровень, арбалет и кучу веревок? И правда ли, что ты общалась с Клептомансером? Его тело все-таки нашли. Полагаю, ты слышала об этом.

Неверфелл почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Ее начала бить мелкая дрожь.

– Судя по всему, нет, – сказал мастер Чилдерсин, внимательно глядя на нее. – Ты действительно смогла привлечь его на свою сторону? Откровенно говоря, я впечатлен. Если тебе от этого станет легче, я приказал забальзамировать тело и выставить в Палате диковин. Подобный талант не заслуживает забвения.

– Вы не позволите мне выступить на слушании. – На Неверфелл вдруг снизошло спокойствие. Свет будто переполнял ее изнутри. Она злилась, злилась так сильно, что все страхи сгорели в огне ее ярости, как комочки шерсти в печи. – Только не сейчас.

– Почему же не позволю? Ты выступишь перед двором и расскажешь, со всей свойственной тебе искренностью и убедительностью, что у тебя не было никакой возможности принять противоядие, пока ты работала дегустатором великого дворецкого. Ты скажешь, что ничего не ела и не пила у мадам Аппелин и что никто не давал тебе противоядие во сне, потому что ты спала в комнате, запертой изнутри. Ты подтвердишь все, что я говорил эти два месяца.

– Вы дадите мне Вино, верно? – бесцветным голосом произнесла Неверфелл. После всего, что она вынесла, защищая свои воспоминания, неизбежность расставания с ними казалась особенно жестокой.