Стеклянные дома

Вот оно. Взрослый человек, старший офицер Сюртэ-дю-Квебек сознается, что испугался. Подобное признание требует смелости, знал Гамаш.

 - Чего ты испугался? - спросил он.

 - Я боялся, что выкрикну: «Не делай этого!».  До того момента я знал, что есть путь назад. Черта проведена, но не пересечена. Ты открыто соврал в суде, нарушив клятву, а подобное не может быть отменено. Я понимаю, что выбора не было, но смотреть на это я не мог.

Гамаш кивнул, подумал, прежде чем произнести:

  - Я думаю, есть и другая причина.

 - Может быть, - согласился Бовуар, чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом.

 - Думаю, сегодня ты потерял ко мне уважение. Думаю, ты до конца не верил, что я сделаю это. Я, по твоему мнению, не мог солгать под присягой ни при каких обстоятельствах. Это подрыв нашей с тобой веры в закон. Это делает меня лицемером.

Так ли это, спросил себя Бовуар. Разве это все объясняет? По правде говоря, он не мог разобраться в своих чувствах. Даже объяснение про невозможность смотреть, как Гамаш рушит свою карьеру, не оправдывало Бовуара. Шеф-суперинтендант никогда не ставил карьеру на первое место.

Так в чем же дело?

И в этот момент он осознал, что Гамаш прав. Он ушел, потому что не мог смотреть на его схождение с пьедестала. Как тот, кто всю жизнь был наставником и примером, кто всегда держался своих принципов, держался буквы закона даже тогда,  когда прочие склонялись к соблюдению собственной выгоды, очерняет себя.

Но сегодня Гамаш поступил, как прочие. Не просто извратил закон, он его подмял под себя.

Бовуару не верилось до сего дня, что этот мужчина, как и прочие, способен лгать под присягой. В зале суда. Не важно, какова причина. И когда дело стало принимать подобный оборот, Жан-Ги всерьез полагал, что найдется какой-то другой выход. Волшебным образом возникнут маунти* (*конная полиция Канады), и всех спасут.

А вместо этого, в адской жаре зала суда Арман Гамаш лжесвидетельствовал.

Гамаш, наблюдавший за Жаном-Ги, понял, что попал в самую точку. Он не желал этого, он хотел ошибиться. И теперь видел, что есть еще одна жертва, еще одно тело среди руин - уважение, которое Жан-Ги к нему питал. Не самая страшная из потерь, что, впрочем, не отменяло той боли, которую вызвало это обстоятельство.

В глазах Жана-Ги он стал продажным. Теперь он не отличался от множества других офицеров Сюртэ, клявшихся блюсти закон, а вместо этого подмявших его под себя.

Тот факт, что остальные поступали так для личной выгоды, а Гамаш - для того, чтобы повергнуть наркоторговлю ниц, особой роли не играл. Факт в том, что Гамаш не отличается от других.

Продажность начинается с малого, зачастую вполне легального. Со лжи во благо. С легкого нарушения закона во имя чего-то хорошего. А затем продажность, как вирус, распространяется.

 - Не хочу тебя расстраивать, Жан-Ги, но я перешел черту, когда впервые отдал приказ держаться в стороне и никого не арестовывать. Мне платят за соблюдение закона. Я давал присягу, у меня есть долг. Но я выбрал ему не следовать. Сегодня, в суде, я лишь подтвердил свои прегрешения.

 - Судья Кориво знает? Поэтому она вызывала вас к себе?

 - У нее есть подозрения. Она спросила, не на свободе ли до сих пор настоящий убийца…

 - И что вы ответили?

 - Я заверил ее, что ответчик действительно виновен в убийстве, но подозреваю, что она не поверила. Она взяла время на размышления до утра, и тогда решит, что делать с месье Залмановицем и мной.

 - Но она вас отпустила, - проговорил Бовуар, до него стало доходить, что же на самом деле произошло.

Нахмурив брови, он обдумал слова шефа. Почувствовал тяжесть в груди. И тут кое-что понял.

 - Если вы переступили черту, когда отдали те приказы, то я перешел ее вслед за вами, когда подчинился им.

Гамаш, конечно, понимал, что это правда, но предпочел промолчать. Ночь обещала быть очень долгой, тяжелой. Довольно с Жана-Ги и одной тяжкой ноши.

Однако младший коллега пришел сюда сам. И Гамаш узрел кое-что неожиданное - к грузу на душе Бовуара не добавилось веса. Напротив, Гамаш почувствовал, что Бовуару стало легче.

 - Я в равной степени виновен, - сказал Жан-Ги, лицо его разгладилось, не осталось ни следа горя.

И Арман Гамаш понял, что проблема не столько в том, что он пал в глазах Бовуара, сколько в том, что между ними раскрылась пропасть. А сейчас выяснилось, что несмотря ни на что они вместе. В одном сортире.  На два очка.

 - Мы по уши в дерьме! - Жан-Ги чувствовал головокружительное облегчение.

 - По самое не могу, - подтвердил Гамаш, взмахом ладони над головой дав понять, что их почти скрыло. Он вернулся в ванную расчесать волосы, повязать галстук. - Все готово?

 - Oui. Изабель еще не звонила, но нам пора выдвигаться. Остальная часть команды получает экипировку. Твой жилет у меня.

 - Merci. - Гамаш подошел к столу, открыл ящик, кобуру с пистолетом  закрепил на поясе, надел пиджак. Пиджак был помятый, но хотя бы сухой.

Штурмовой фургон должен ехать отдельно, и с наступлением темноты агенты займут позиции.

И станут ждать.