Стеклянные пчелы

Атье научил нас этому занятию – бегу по лесной местности. Под этим он понимал, кстати, совсем не военную подготовку, но вольных лесных бегунов. Когда он узнал, что нас тянет в школу верховой езды, даже не счел нужным скрывать свое отвращение к солдатам:

– Эти должны стоять навытяжку. Лесной бегун никогда не встанет навытяжку, разве только у позорного столба.

И еще он говорил:

– Солдаты ползают на брюхе. Лесной бегун ложится на землю, только чтобы кого-нибудь подстеречь, но никогда по приказу. Лесной бегун вообще не подчиняется никаким приказам.

Так он завел нас в дикую глушь. По совпадению вскоре в местном празднике стрелков участвовали индейцы. Их представлял в большой палатке их импресарио, звал их по имени и нахваливал изо всех сил их заслуги, особенно количество снятых скальпов.

– Черный мустанг, – вещал импресарио сдавленным голосом, как будто у него в горле застрял ком, – сын вождя племени, очень славный парень, скальпировал уже семерых белых.

Воины в боевой раскраске и с украшениями из перьев не удостаивали публику даже взглядом. Атье повел нас к ним. Это было совсем не похоже на школу верховой езды и дядюшку Биндзайля, хотя индейцы тоже лихие наездники. Мы любили обсудить, как индейцы верхом воюют с белыми и мексиканцами. Мы были убеждены, что эти долгие разговоры служат одной цели – подтвердить безусловное превосходство индейцев перед всеми прочими. В результате мы полностью сменили круг чтения.

После ужина мы собирались в чулане для хранения седел и сбруи в мансарде над конюшней, располагались на сложенных седлах и попонах, и это был лагерь Атье. Там он читал нам «Сына охотника на медведей»[28], была такая книга. Пахло лошадьми, сеном и кожей, а зимой грела железная печка, дров у надворного советника было в избытке. Атье с книгой восседал перед конюшенным фонарем, мы, замирая, слушали его. Нам открывался целый новый мир. Мы торчали в жарко натопленной комнатушке, полуголые, в одних коротких штанишках и ботфортах, и Атье время от времени в целях закаливания гонял нас пару кругов по замерзшему парку.

Летом мы пропадали на болотах. Мы знали теперь здесь каждый уголок, каждую торфяную кочку, каждую ямку. Мы научились разводить костер почти без дыма. В душные дни мы отваживались ловить болотных гадюк, это было одним из источников дохода для нашего предводителя. Уленхорстский староста платил по три гроша за штуку. Атье Ханебут заодно проверял себя и нас на храбрость.

Рептилии выползали к определенному времени и лежали, вытянувшись или свернувшись, на болотных насыпях. Нужен был натренированный глаз, чтобы их разглядеть. Сначала мы их сгоняли с места, потом придавливали к земле ивовой рогаткой и убивали ударами прутьев. Следующее испытание состояло в том, чтобы поймать гадюку еще живой и ухватить позади головы, пока Атье засунет ее в мешок. Этих покупали для террариумов. Платили за них больше. Наконец, третье испытание – поймать змею за хвост и держать ее на вытянутой руке. Это было неопасно. Гадюки способны подтянуться вверх только на треть своей длины. Пока мы держали их за кончик хвоста, Атье проводил экспертизу. Если это был экземпляр для террариума, то есть отличался размерами и цветом, его клали в мешок, прочих бросали на землю и казнили. Попадались совершенно черные особи, «адские гадюки», у которых зубчатый рисунок на чешуе сливался с фоном. Такие пользовались особым спросом.

Тот, кто долго участвовал в болотных походах, кого Атье счел достойным, допускался к самому большому испытанию на мужество. Атье знал то, что знают все змееловы: если змею опустить на ладонь, она расположится на ней, как на любой другой поверхности, главное, не спугнуть. Животное не воспринимает руку как нечто враждебное.

Нужно было взять гадюку, выбранную шефом, – а он выбирал только самых крупных особей, – и правой рукой положить ее себе на левую ладонь, где змея сворачивалась кольцами. Это чудо, что никого не укусили, хотя Атье и не всякого допускал до такой проверки. Он-то знал, на что каждый из нас способен.

Что до меня, то это одно из моих самых нелюбимых воспоминаний за всю мою богатую биографию, эти болотные твари были мне отвратительны, я видел их в своих ночных кошмарах. Желание уничтожить змею во что бы то ни стало пронзало меня, как лезвие, когда холодная треугольная голова касалась моей ладони. Но я замирал, как каменный. Так велико было мое желание заслужить похвалу шефа, вырасти в его глазах, получить от него хотя бы улыбку одобрения. После этого испытания нам разрешено было называть Атье его боевым именем, которое мы поклялись хранить в тайне от непосвященных, сами приобретали боевые клички и принадлежали отныне к «Неразлучным». Атье еще мальчиком умел привязывать к себе людей.