Стеклянные пчелы

Я был в ужасе и хоть и осознавал, что меня бьют, но даже боли не чувствовал. Хуже всего пришлось моему костюму. Но в таких делах одежду не уберечь.

Тем временем, пока компания занималась мной, поколоченный казачок подхватил свои ранец и кепку и был таков. Наконец, от меня отстали и смылись. А я остался, привалившись к забору, и сердце выпрыгивало у меня из груди. Солнце освещало сады. Мне казалось, то листва чернеет от солнечных лучей. Во рту была горечь.

Я долго простоял у забора, отдышался, собрался с силами и побрел на Вайнштрассе. Долго выбирался из лабиринта незнакомых садов и огородов и доковылял наконец до границы поселка.

В смятении я услышал, что они возвращаются. Услышал грохот сапог, подкованных железом, и воинственные выкрики.

– Вот он, этот снегирь, это он сделал!

И не успел я сообразить, что происходит, на меня налетела компания казаков, возмущенных нашим проникновением на их территорию. Они захватили меня врасплох. Я услышал голос их главного:

– Свиньи! Дюжиной на одного больного мальчика! Мы вам за это!

На этот раз я чувствовал и удары кулаком, и сапогом по ребрам, когда уже валялся на земле. Если и было в этой ситуации что-то положительное, так только то, что в запале они покалечили не только меня, но и друг друга.

Удивительно, до чего ясно мы в подобном положении запоминаем подробности. Так, я заметил, что одного из нападавших постоянно отпихивали назад, так что ему не удавалось до меня добраться. Один раз между ногами его товарищей мелькнуло его лицо. Это был парень, у которого пошла из носа кровь. Я его узнал. Он попытался несколько раз ткнуть в меня грифелем из своего ранца, но не дотянулся.

Дело кончилось бы печально, поскольку нападавшие были совершенно уверены в своей правоте. К ним спешили еще новые, уже с собаками. К счастью, в поселок въехала телега с пивными бочками, и из телеги вылезли два дюжих кучера в кожаных фартуках. Они втиснулись в толпу с длинными плетками в руках, плетки защелкали направо и налево. Так они с большим удовольствием навели порядок. Досталось и мне – плетка больно хлестнула меня по уху. Толпа разбежалась, а я полуживой поплелся домой.

Когда я пытался проскользнуть из передней на лестницу, из залы, где отмечали день рождения матери, вышел отец. Прием давно кончился. Я стоял перед ним в костюме, на котором живого места не осталось, целы были только ботфорты, с взъерошенными волосами и с лицом, запачканным до неузнаваемости. Отец предположил, что сегодня я снова провел день в свите кучерского сына, а что тут еще можно было подумать. Я не только испортил праздник матери, но и изничтожил новенький костюм. Кроме того, уже и приват-доцент успел нажаловаться.

Отец был человек спокойный, добрый. До сих пор ни разу не поднял на меня руку, хотя я и давал повод. Но на этот раз он вышел из себя, сделался пунцовым и отвесил мне две звонкие оплеухи.

И я снова не почувствовал боли, так был изумлен. Скорее, испугался и обиделся. Отец это сразу заметил и отправил меня спать без ужина.

Первый раз в ту ночь я чувствовал, что я совершенно один. Потом так было еще много раз. Словечко «один» приобрело для меня новый смысл. Наше время богато на опыт одиночества, нынче многие одни, хотя даже не могут сформулировать этого состояния.

Мой старик, должно быть, узнал о событиях прошедшего дня и попытался обернуть нашу ссору в шутку, процитировав стишок:

Под градом пуль он трижды
Брал приступом гору.

Это были строчки из стихотворения, которое мы в школе учили наизусть, но давно уже забыли, как забыли и ту битву, которой оно посвящено, – штурм Шпихернских высот. Да уж, мне точно досталось трижды, если не считать плеток пивных кучеров.

Отношения у нас с отцом наладились, хотя, странное дело, такая пощечина никогда не забывается, как бы ни желали этого обе стороны. Телесная память – она все меняет. Ничего не поделаешь. Приходится с этим жить.

Я так подробно повествую об этом переживании, потому что это было больше, чем просто эпизод из детства. И он вернулся, как возвращаются в нашу жизнь женщина, враг или несчастье. Вернулся, хоть и в другом обличье, но все с теми же действующими лицами. Когда начались события в Астурии, мы знали, что на этот раз дело нешуточное, хотя уже ко многому привыкли. В первом городе, куда мы вошли, были разграблены все монастыри, вскрыты саркофаги, взломаны склепы и тела гротескными фигурами выставлены на улицу. И мы поняли, что здесь пощады не жди. В одной из мясных лавок на крюках висели трупы монахов под вывеской «hoy matado», что означает «свежезабитые». Я это видел своими глазами.