Стеклянный букет

Некрасов спустился в зал и подошел к нашему старому преподавателю литературы Петру Ивановичу Колосову. У Петра Ивановича голая голова и умные маленькие глазки. Некрасов взял его за обе руки, поцеловал:

— Петр Иванович, узнаете бывшего шалопая?

Петр Иванович сощурился.

— Ага, — говорит, — попался, Саша Некрасов! А где сочинение о русских богатырях, которое вы так и не дописали? Я ведь все помню…

Некрасов засмеялся, затряс ему руки.

— Это сочинение за меня наши летчики дописали в воздухе, — сказал он. — Ох, как я рад вас видеть, Петр Иванович! Как приятно опять почувствовать запах нашей школы! Услышать этот молодой шум!

Мы стояли и слушали и все замечали, и если бы можно было еще больше полюбить нашу школу, мы, наверное, полюбили бы ее в этот вечер.

12 февраля

До сих пор никак не отдышусь. Сердце прямо к горлу прыгает, такая вышла история!

Сегодня возвращаюсь я из школы домой и вдруг вижу — у наших ворот народ. Женщины, ребята, милиционер.

— Что случилось? — спрашиваю.

— Во дворе девочке ногу котлом придавило, — отвечают мне.

Что такое? «Каким котлом?» — думаю. И вдруг вспомнил: у нас еще в середине зимы из котельной вытащили небольшой старый, ржавый котел и положили его во дворе. Ребята, конечно, сейчас же облепили его со всех сторон, стали на него лезть, в прятки играть.

— Снег под котлом подтаял, стоял он непрочно, и когда ребята прислонились к нему, котел покачнулся и придавил ногу девочке, которая стояла рядом, — рассказывала какая-то женщина.

— Какой девочке? — спросил я знакомого мальчишку. — С нашего двора?

— Не знаю, — сказал он. — Я не видел. Говорят, какая-то черная, с косами…

Черная? С косами?!

Я вдруг подумал, что это Соня. «Постой, куда ты?» — закричал мне мальчишка, но я уже бежал по нашей лестнице через три, через четыре ступеньки. У Зингеров на столе сидел Славка и мусолил карандаш.

— А Соня? Где она?

Славка неуклюже сполз со стола.

— Андрюша, нарисуй мне картинку.

— Где Соня?! — повторил я.

— Сони нет. Ушла, — Славка смотрел на меня веселыми глазами и сопел.

Я затряс его:

— Когда ушла? Куда? Говори!

Славка заплакал от страха. Я его никогда так не тряс. Но в эту самую минуту открылась дверь и вошел сам Зингер вместе с Соней.

— Соня! — закричал я. — Соня!

Соня удивилась:

— Что с тобой?

Ее отец подошел и тоже посмотрел на меня.

— Чи ты захворав, Андрий? — спросил он с беспокойством.

— Нет, я ничего… Там… во дворе, девочке ногу придавило. Я думал… я боялся, что это ты… — забормотал я.

Теперь мне самому было странно: чего это я такую кутерьму поднял! Но они — и Соня и ее отец — не смеялись. Они стали расспрашивать меня, а Соне, видно, было приятно, что я за нее так волновался.

19 февраля

Вот уже месяц, как с нами папа. Он очень поздоровел, мы теперь с ним почти каждый день гуляем.

Он хорошо узнает наш дом, комнату. Знает время, когда мы возвращаемся, и если я или мама запаздываем, он начинает сердиться.

Сегодня к нам пришел в гости Винтик. Ко мне сейчас, кроме Степы Гулина и Паши, никто не ходит: я не зову. Винтик, наверное, пришел бы раньше, но у него была корь, и он только два дня как ходит в школу. Я обрадовался ему. Он пришел, вытер хорошенько валенки и говорит:

— Я хочу поздороваться с твоим папой.

Я повел его и очень боялся, что он что-нибудь не то скажет про папу и я перестану после этого с ним дружить. Правда, он даже в лице переменился, когда папу увидел, но потом встряхнул головой и сказал:

— Здравствуйте, Петр Николаевич. Вы очень изменились, но я бы все-таки вас узнал…

Папа, конечно, сидел в кресле и ничего не ответил. Винтик повернулся ко мне.

— Знаешь, — сказал он, — а может быть, врачи ошибаются и твой папа все-таки слышит? Ведь врачи часто ошибаются…

Мне это не приходило в голову, и когда Винтик так сказал, я очень забеспокоился и теперь об этом все время думаю.

21 февраля

С того дня, как Винтик предположил, что папа слышит, я все хожу и проверяю: а может, и правда слышит?

Я и до того часто при папе учил уроки вслух, заучивал наизусть отрывок из «Руслана и Людмилы», когда нам в классе его задали. А теперь вот уже который день я читаю папе и рассказываю ему все, что было в школе. Почему-то мне кажется, что Винтик прав. Третьего дня я читал папе «Песнь о Гайавате». Когда-то папа сам мне ее читал, и у нас с ним было любимое место, где Гайавата изобретает для своего народа письмена.

Я и теперь прочел это место папе:

Из мешка он вынул краски.
Всех цветов он вынул краски.
И на гладкой на бересте
Много сделал тайных знаков,
Дивных и фигур и знаков;
Все они изображали
Наши мысли, наши речи.

Я прочел и посмотрел на папу. Но он сидел на постели, закрыв глаза, и я не мог определить, слышал он меня или нет. Тогда я опять стал читать вслух и после весь вечер разговаривал с ним о всякой всячине. Мамы не было дома, а то я, конечно, не разговаривал бы. Она, наверное, не стала бы надо мной смеяться, но все-таки я бы при ней не разговаривал.